«Мой дом разбомбили, мою школу разбомбили» Как сирийский учитель-беженец выживает на окраине деревни в Свердловской области: интервью

Когда мне рассказали, что в одном из сел Режевского района живет на заброшенной ферме сириец, я лишь скептически покачал головой. Может, с таджиком или узбеком перепутали? Оказалось — правда. Действительно, на окраине одного из сёл в этом районе есть старая ферма, которую сейчас пытаются восстановить. Охраняет её гражданин Сирии. О его национальности в деревне знают немногие — кажется, всего несколько человек, включая хозяина этой самой фермы. По крайней мере, встречные на вопрос «где живет сириец» пучили глаза так, будто я про чёрта спросил.

На пороге нас встретил среднего роста худощавый в возрасте человек со следами тающего южного загара на лице и руках. Тапочки на босу ногу, рваные по причинному месту штаны, пуховик с чужого плеча. Живет в комнатке площадью 10 метров посередине фермы, которую и охраняет. Из благ цивилизации — только электричество, даже обогревается помещение старой электроплиткой. Из мебели — кровать, старенький шкафчик, стол и обшарпанный диван.

Невзирая на убогость существования за тысячи километров от родины, хозяин комнатушки, кажется, не теряет присутствия духа и оптимизма. Он выглядит открытым и часто улыбается. Видимо, просто потому что сейчас над его головой не свистят пули и не рвутся снаряды. Мрачнеет только тогда, когда речь заходит о семье, которую так и не смог вывезти с родины, и о войне, которая там идет сейчас. Холод, голод и все остальное можно перетерпеть. Говорим на английском, но в речь вторгаются то арабские, то русские слова.

— Здравствуйте, я журналист, корреспондент.

— Журналист?

— Да. Вы из Сирии?

— Да.

— Можно?

— Можно, входите.

— Как вас зовут, откуда вы?

— Меня зовут Мустафа Найсе, по-русски Мустафа Стив, моя мама по-арабски Стейв. В Сирии я жил в Халебе (Халеб, или Алеппо — один из крупнейших городов Сирии, ставший ареной ожесточенных столкновений во время гражданской войны, — прим. ред.).

— Почему вы уехали из Сирии, это связано с войной?

— Да, с войной. Уехал год назад. В Сирии я был учителем.

— Какой предмет вы преподавали?

— Дети, [работал] с маленькими детьми. Это мой документ (показывает бумагу, испещрённую арабской вязью) об окончании университета в Халебе.

— Халеб — как далеко это от Дамаска?

— Дамаск это столица, Халеб от него в 300 и еще 60 километров.

— У вас есть семья, где она сейчас?

— Они остались в Халебе.

— Когда вы уехали из Сирии?

— Год назад.

— Сколько вы потратили, чтобы добраться сюда?

— Четыре тысячи долларов. Но когда я приехал сюда, оказалось, что здесь нет для меня работы. Я устроился в кафе «Парадиз» в Екатеринбурге, на улице Комсомольской…

— Комсомольской?

— Да, дом шесть, семь, один (67/1, – прим.ред.). Денег очень мало было – один сто.

— 1100?

— Нет, один день — это (достает из кармана сторублевую бумажку). Здесь один день — три сто и есть комната, где можно жить.

— Как давно вы здесь находитесь?

— Десять дней (снимает со стены календарь с обнаженными девицам, на котором крестиком отмечена дата 21 сентября; смущаясь, закрывает ладошкой девичьи прелести – другого календаря у него нет).

— В Сирии у вас большая семья?

— Пойдемте (ведет к стоящему в углу комнаты стеклянному шкафу, там на полке аккуратно расставлены фото). Это моя жена, это мой сын, дочь, дочь, дочь, сын. Пять детей: два сына, три дочери.

— Что это? (Я показываю на привлекшее мое внимание фото девушки в пилотке, синей форменной рубашке и с оранжевым галстуком на шее).

— Это школьная… таль-аль-бас… форма, платье.

— И все-таки, почему вы уехали из Сирии?

— В моем городе сейчас война, мой дом — бум — разбомбили, мою школу разбомбили. Моя семья переехала к моей бабушке сейчас. И они сказали – уезжай. Это все деньги, на самолет хватило только мне.

— А сколько вы зарабатывали учителем в Сирии?

— В месяц 100 долларов.

— Как вы жили в Сирии, если получали только 100 долларов, и откуда у вас были деньги, чтобы улететь оттуда?

— Я работал после школы в воде, электричество (показывает жестами, из которых становится ясно, что он работал на стройке).

— Вы сказали, что ваш дом разбомбили. Кто – войска Башара Асада, армия освобождения – Сирийской национальной коалиции, силы Исламского государства (ИГИЛ; запрещенная в России террористическая организация, – прим.ред.)?

— Самолет.

— Чей самолет?

— Самолет Асада. Там он (машет рукой куда-то в сторону), здесь исламисты.

— Почему вы уехали в Россию, а не в Дамаск, например?

— Нет денег, и нет документа (сбивается на арабский, и понять, какого именно документа, не удалось).

— Чем вы здесь занимаетесь?

— Изучаю русский.

— Вы собираетесь здесь остаться постоянно или вернуться в Сирию?

— Я хочу, чтобы моя семья приехала сюда. Моя семья не хочет оставаться в Сирии. Там везде бум, бум, джи-джи-джи (изображает звуками рвущиеся снаряды и автоматный стрекот).

— Несколько дней назад наш президент Владимир Путин получил право использовать войска в Сирии, и сейчас они уже там бомбят. Как вы относитесь к помощи, которую сейчас оказывают Путин и Россия Асаду?

— Путин помогает Асаду, чтобы он остался и… чтобы не было войны. Россия друг для Сирии, я знаю это. Но друг должен закончить войну, люди в Сирии хотят остаться в живых, они не хотят войны. Вы понимаете меня? Но я хочу, чтобы Россия помогла людям в Сирии, а не только Башару Асаду. Башар Асад — министр, управленец, а люди хотят остаться в живых, жить и работать. Я остаюсь здесь уже один год без работы. Я учитель, если бы я читал по-русски, то помогал бы людям здесь учиться английскому. Я знаю хорошо английский и могу работать учителем, хочу работать в школе, хочу учить и здесь, но не могу. Почему? Я учитель, я могу работать с детьми один класс, два класс, три класс. Я могу учить и английскому, и арабскому хорошо здесь. Вы хотите научиться арабскому здесь? Арабский класс, английский. В здешней [сельской] школе нет учителя, я бы мог помочь, могу учить, но нет документов, нет денег. Я спрашивал, как много [надо учиться, чтобы получить разрешение на работу], — 100 месяцев учебы для Сирии. Для тех, что с Украины, кажется, меньше, не знаю. Я уехал сюда от войны, а что я здесь делаю? На ферме [сторожу] для денег. Я хочу учить, как в Сирии.

— Вы пробовали оформить документы, что для этого надо?

— Я пытался. Но мне сказали, что я могу остаться, но не могу работать.

— Можно посмотреть на бумаги, которые вы получили здесь, в России?

— Их нет, это все арабские, есть английские (снова показывает свои документы: медицинские справки – называет их «мое здоровье», диплом бакалавра из университета Алибу), четыре года в университете. Когда я работал в кафе «Парадиз», отдал мой паспорт хозяину кафе, Маджет Хатдур его зовут. Но потом мне сказали, что нет моего паспорта у них. Почему?2 Они мне сказали, что я должен на них теперь работать без денег.

— Хозяин из Сирии?

— Да, из Сирии.

— Этот человек был вашим другом, вы знали его раньше?

— Мои друг послал меня к нему, познакомил с ним. Маджет Хатдур забрал мой паспорт. Я хотел работать учителем, не охранником.

— А как относятся к вам русские люди?

— Русские – гостеприимно. Мой сосед знакомый здесь, Илья, он говорит по-английски... Деньги на телефон посылает. Все любят меня, и я люблю их также. Они помогают мне, привозят воду на машине, чтобы не ходить пешком. И они любят Сирию. Мои друг Олег, он был здесь вчера, он хочет, чтобы война закончилась в Сирии, он тоже любит Сирию. Школьный учитель из местной школы помогает мне, они не против, чтобы я работал у них, но нужен документ. Хотите чаю?

— Да, спасибо. Что вы едите здесь?

— Это моя еда, греча (показывает тощий мешок с крупой, достает пару булок хлеба и бутылку подсолнечного масла).

— Это очень мало еды.

— Да, чтобы выжить и не умереть (закатывает глаза как у покойника и смеется).

— А в Сирии как было?

— В Сирии я ел все, что угодно. Я был дома, но там война. У вас здесь нет войны, хотя пятьдесят лет назад Гитлер приходил к вам с войной. Сейчас война у нас, Америка хочет нефть, газ. Люди хотят жить, хотят сохраниться.

— С вашей точки зрения, кто и зачем развязал войну в Сирии?

— В начале войны мы видели некоторое количество людей, которые хотели свободы от Башара Асада. Потом мы видели банды, которые крушили все. Они пришли к нам в Халеб. Вы хотите свободу? Но почему воюете? Потом турки начали отправлять к нам своих людей, Ирак, Саудовская Аравия, Ливия. Я не понимаю, что это!

— Вы сами хотели «свободы» или вы были за Асада?

— Я хотел свободы. Башар Асад один многие годы. Я люблю Башара Асада как министра, но я люблю Сирию… Отец Башара Асада [Хафез Асад], потом Асад – много лет, как король. Если Башар Асад — это проблема, пусть уходит, Сирия должна сохраниться. Я хочу, чтобы Сирия была свободной, без войны. Сейчас Сирия уходит, она исчезает. В Сирии было 26 млн человек [до войны], сейчас осталось шесть. Да, я думаю шесть. В Ирак ушло 3 млн, в Ливию 3 млн, в Турцию 5 млн. Башар Асад, я люблю вас, но если вы не можете решить проблему — уходите, я хочу, чтобы осталась Сирия.

Но я думаю также, что проблема не в Асаде, а проблема в Америке и Израиле, которые пришли в Сирию. Америка, Израиль хотят Сирию без людей, без денег. Пять лет у нас стреляют, и три года у нас идет война. А я хочу сказать, что Сирия это по размерам — как город в России, такой, как Москва, Сирия — один сто (сотая часть) площади России.

— Сейчас, как вы считаете, международная коалиция по Сирии сформировалась?

— (Мой собеседник, кажется, не понимает и молчит).

— Израиль сейчас хочет, чтобы Асад остался?

— Я думаю, что Израиль хочет, чтобы осталась война. Это спасение, сохранение для него, он любит это.

— А Америка?

— Америка помогает Израилю, она любит Израиль, они хотят Израиль как один из городов Америки… Они [будто говорят]: Сирия, уходи прочь, у нас свои люди. Нет, я не ненавижу Израиль, я ненавижу войну. Я люблю людей Израиля, но его президент хочет воевать, он послал израильских людей (вероятно, речь про военных специалистов, – прим. ред.). Люди идут к нам, получают деньги за войну. Америка платит им. Мы видели людей из Турции, Ирака, Ливии, Саудовской Аравии, Таджикистана, Чечни. У себя они получают 100 долларов в месяц, здесь с автоматом им платят 500, дают красивую машину. Это счастье для них. Я разговаривал с ними, спрашивал: «Друг, почему ты уехал из Израиля сюда, не остался там жить и дышать спокойно, почему ты хочешь эту землю?» Они хотят по всему миру – в Израиле, в Сирии, на Украине, в России. Это для денег, они хотят столкновений по всему миру. Многие, кто сейчас воюет в Сирии, они даже не говорят по-арабски, не понимают мой язык. Я сейчас здесь, а они там. Но это я должен выбирать, как мне жить в своей стране, а не они, я должен выбирать — Асад или другой человек, не они. Война должна закончиться, и я должен выбрать.

— Вы сказали, что Америка платит, — зачем, что думаете?

— Ей нужен газ, в Сирии он есть. Так уже было, они пришли в Ирак, взяли нефть и ушли, больше им ничего не нужно. Им нужно, чтобы вся нефть, весь газ шли только к ним.

— В наших газетах, здесь в России, сейчас говорится, что эту войну развязали исламисты, ИГИЛ, что вы думаете об этом?

— Мой папа — мусульманин, моя мама — христианка (показывает браслет с иконками). Я крестился и ходил в церковь, никаких проблем. Люди в Сирии верят и в Мухаммеда, и в Иисуса, и живут в мире. Бывает муж христианин, а жена мусульманка, нет проблем.

Я допил свой чай из единственного имеющегося в этом доме стакана. Мустафа гостеприимно насыпал мне едва ли не половину имевшегося у него сахара. Потом я засунул руку в карман и выгреб все деньги, которые у меня были, положил на стол. Я не хочу, чтобы в моей стране этот человек умер с голоду, надо хоть что-то сделать. Похожее чувство было год назад, когда я писал репортаж об украинских беженцах. Но там было немного иначе — украинцы говорили по-русски, думали, как мы. Мустафе несравнимо труднее.

Два репортажа за один год — о беженцах из зоны разных конфликтов, которые едут в Россию, на Урал. Кажется, в мире становится всё больше страданий, от которых людям приходится убегать.