«Твое истинное лицо»: дойти до суда. Часть вторая

Первая и главная: страх осуждения.

Потерпевшая, как правило, уверена (не без оснований), что суд и общественность будут выносить приговор ей: плохая жена, сама нарвалась, шлюха, нечего провоцировать. Воспитание «девочка должна, девочка обязана» внушило женщинам, что у них не может быть недостатков и пятен на репутации, а если они есть, то наказание и расплата за них обоснованны.

Помните, это не Страшный суд, а процесс по делу частного обвинения в мировом суде. Его задача — установить факт избиения одного человека другим и выбрать меру наказания и компенсировать вред, а не оценивать ваш моральный облик и подводить баланс всей вашей грешной жизни.

Вторая: неспособность выдержать общение
с государственной машиной.

Часто, если в женщине уже развился так называемый синдром жертвы домашнего насилия, парализующий волю, то она не готова к суду и нуждается в психологической реабилитации. Либо потрясение может быть настолько велико, что влечет нервное расстройство, и потерпевшая будет просто не в состоянии дать показания, не грохнувшись в обморок.

Третья: женщины уверены, что суд ничего не даст, потому что российская судебная система — это беспредел с соблюдением формальностей.

«Суд купят, и скорее тебя саму закроют за заведомо ложный донос» — здесь, к сожалению, срабатывает многовековая традиция отношений русского человека с властью.

Четвертая: при существующем порядке если у тебя нет социального капитала, знакомых юристов, денег на адвоката (услуги могут стоить и 200 000, и 700 000 руб.) и возможности освещения дела в СМИ, то пройти все досудебные процедуры, собрать доказательства и не облажаться в составлении документов невозможно.

Чтобы добиться суда, обвинителю предстоит на полгода бросить все дела, превратиться в частного детектива и адвоката для самого себя и собрать доказательства случившегося. Государство не будет это делать за обвинителя. Пока что фрики вроде Елены Мизулиной считают действующее законодательство эффективным и не поддерживают принятие закона о домашнем насилии, а скоро 115-я и 116-я статьи («Побои» и «Легкий вред здоровью») будут выведены из Уголовного кодекса. Понятно почему: в стране много зеков, которых нужно кормить. Тогда не останется вообще никаких рычагов контроля семейного насилия. Повторю: никаких. Потенциальных насильников не будет останавливать возможность какого-либо наказания.

Адвокат Мари Давтян о юридической помощи:

Женщины должны знать, что можно, например, искать бесплатного юриста в своем регионе среди некоммерческих организаций. Человек без юридического образовании сам это просто не потянет: там столько подводных камней, что по ним можно написать диссертацию. Заявление надо писать по правилам уголовно-процессуального кодекса. Если напишешь неправильно, проблема будет не в том, что его не примут, а в том, что потом из-за этого можно получить оправдательный приговор. Необходимо знать правила квалификации преступлений и юридические возможности их переквалификации в процессе. Доказательства (включая свидетелей) надо собирать тоже по этим очень непростым правилам. Экспертизу недостаточно заявить, нужно знать, какие вопросы задать эксперту, нужно знать, как правильно заявить гражданский иск в уголовном процессе. Неправильно — это значит собирать доказательства не по процедуре или сразу неправильно писать заявления. Я не раз видела, как женщины, пытаясь решить это все самостоятельно, не только ничего не добивались, потому что эта система сломает мозг любому психически здоровому человеку, но и получали в ответ оправдательные приговоры. И компенсировали расходы насильников на суд (оплата адвоката насильника в основном).

Процесс

06.04 

Статья вышла четыре дня назад, а я уже порядком утомилась от бесконечной публичной оценки моих личных качеств. Люди предпочитают, чтобы ты не была занозой в заднице. Им удобно, чтобы ты была стыдливой, покорной и ничем не смущала сложившуюся картину мира. А она все еще глубоко патриархальна, и, если ты открываешь рот, вместо того чтобы кивать и улыбаться, значит, ты себя позоришь и становишься фигурой сомнительной и даже опасной.

Еле справляюсь с потоком писем от разных знакомых и незнакомых женщин и составляю расписание встреч. Мне предстоит найти адвоката, чтобы подать иск.

07.04

Потребовалась неделя, чтобы материал, опубликованный в интернете, доехал до редакторов центральных телеканалов. Теперь они принялись доставать меня с помощью всех средств связи. Продюсеры телешоу начинают беседу со слов: «Хотим предложить вам помощь». Я понимаю, что работа у них собачья и им не до церемоний, но иные, ко всему прочему, демонстрируют просто чудеса слабоумия. 

08.04

Встречаюсь с юристами, журналистами и правозащитниками. Слушаю всех и пытаюсь понять, где на***бка. Даю какие-то интервью, после которых постфеминистки из интернета пишут, что я зря получила по морде,  так как про феминизм так ничего и не поняла. Почему-то они думают, что после своего каминг-аута я стану говорить исключительно правильные с их точки зрения вещи. Короче, похоже, я не в банде. Какая жалость.

09.04

Адвокат найден. Правозащитница Алена Попова свела меня с соавтором текста законопроекта о домашнем насилии адвокатом Мари Давтян, которая будет вести мое дело на бесплатной основе при условии, что его материалы будут использованы в качестве аналитических материалов для Консорциума женских неправительственных объединений.

Мне страшно повезло. Так, как не везет почти никому из подвергшихся насилию со стороны партнера. Как у журналиста и редактора, у меня в распоряжении есть площадка для высказывания и все инструменты огласки. Читатели и коллеги составляют мой социальный капитал.

15.04

Оформляю судебную доверенность на адвоката и помощника, и начинаем бег по инстанциям. Мари делает запрос в полицейский участок, куда я подавала заявление об избиении в декабре 2014-го, и в прокуратуру. Мне предстоит собрать копии медицинских документов, подтверждающие, что я получила закрытую черепно-мозговую травму, сотрясение мозга и множественные ушибы лица.

Начинаю делать заметки для этой статьи и мучаюсь мыслью, что это все, конечно, опять не для людей. История будет воспринята как показательный публичный процесс с халявными адвокатами, и оптимизировать происходящее под рядовой случай и сделать универсальную методичку не получится.

18.04

Значит, так. Сначала надо получить копию медкарты в травмпункте, где меня осматривали врачи и вызывали скорую помощь, которая отвезла меня в больницу. По закону представители потерпевшего имеют право забирать медицинские документы, но на практике их всегда выдают только лично в руки пациенту.

В травму попадаю только с третьего раза: режим работы архива непредсказуем и звонками не выявляется. В регистратуре меня отправляют в 12-й кабинет. Там оказывается, что мне в 12-й не надо, а надо в 1-й. В 1-м говорят, мол, перепутали. Вам в 29-й. В 29-м видеть меня не хотят и направляют в регистратуру. Видимо, это был ритуальный круг скорби, который должен совершить каждый паломник. В регистратуре просят ждать десять минут. По истечении спрашивают, что вы тут сидите? Приходите завтра. ОК. На следующий день справка о справке была у меня.

20.04

Теперь больница. Она представляет собой целый квартал на севере Москвы. Звоню в архив и спрашиваю, когда можно прийти за копией медкарты. Злая тетка спрашивает фамилию и говорит, что завтра с 10 до 13. Приезжаю. В архив сразу попасть нельзя. Сначала надо зачекиниться в канцелярии и написать заявление на имя замглавврача о выдаче заверенной копии. После регистрации надо подписать это заявление у замглавврача, затем пойти в архив. При работе с меддокументами нужно следить, чтобы они были прошиты, пронумерованы и закреплены печатями, иначе суд не примет. Больничный охранник все время направляет меня по ложному пути. Потом понимаю: он путает лево и право. Теперь слушаю его, делаю наоборот, и все получается. Пока бегаю между корпусами, ловлю себя на том, что разговариваю сама с собой вслух. Приехали.

В архиве меня встречает та самая тетка со зловещим баритоном. Не отрываясь от нравоучений чахлому стажеру, она, к моему удивлению, с ходу протягивает уже заверенную и прошитую копию карты. То есть она подготовилась к моему приходу! Чувствую экстатический прилив гуманизма. Понятно, почему она такая злая — потому что работает. Снова иду к замглавврача, подписываю заявление и совершаю чек-аут в канцелярии. Увлекательный и стремительный квест.

Май

Самое мучительное во всем этом то, что нельзя шутить. Это трудно, если обычно почти не говоришь без иронии. Моим новым соратникам в 2015 году приходится доказывать серьезность дела защиты женщин. Любая шутка может сбить с волны даже представителей той самой рефлексирующей прослойки.

И поэтому я помалкиваю, когда, отмечая всплеск интереса к теме домашнего насилия, хочется ляпнуть что-то вроде: «Городской маркет домашнего насилия! Главное приключение лета!», ну и т. д.

Дело потерялось в прокуратуре (это нормально), поэтому решено подавать в суд, не дожидаясь возвращения бумажек в ОВД.

Встречаемся с адвокатом и моим первым свидетелем, главредом ВОС Катей Хориковой. Пробегаемся по показаниям. Суд предпочитает, чтобы для описания характера травм и степени нравственных страданий были использованы предельно конкретные выражения: страх, боль, отек, кровь. И слово «фиолетовый» применительно к синякам, а не просто «обезображенное лицо».

Заявление о возбуждении уголовного дела частного обвинения судья не принимает, а отправляет к другому судье в соседний район. Это тоже нормально.

08.06

«Считайте, сколько раз, начиная с этого момента, вам предложат примириться и простить», — говорит мой адвокат, пока мы ожидаем приема у мирового судьи. Эти дела все ненавидят: и полиция, и прокуратура, и судебные органы. Поэтому, чтобы не выносить приговор самим, судьи часто настаивают на досудебном примирении. Это когда стороны договариваются как бы официально, но без суда.

Судья — деликатная молодая женщина. Упоминаний о возможности примирения я насчитала всего два. Плюс страшные глаза на моменте «уголовная ответственность за заведомо ложный донос» во время оглашения протокола. Судья отмечает, что лучше бы мой обвиняемый не пускался в бега, это не в ее интересах. «Она же судья, — размышляю я, — воплощение объективности, какие у нее могут быть "свои интересы"?» Заключаю, что имеются в виду, конечно, интересы правосудия, которое она представляет.

19.06

Первое заседание. Не жарко, поэтому судья не будет мучиться в своей герметичной мантии. Это дает надежду на бодрый ход мероприятия. Нас явно ждали. Пристав бурчит под нос: «Взяли моду журналистов бить». Со мной группа поддержки: Алена Попова, друзья и (на тот момент) мой будущий муж. Вместе с обвиняемым в зале суда только адвокат. На лавочке у входа сидит с бутылкой пива его друг, некогда известный православный активист. Судя по всему, отчим ждет в машине.

Я даю показания, подробно описываю произошедшее. Обвиняемый свою вину признает. Круто, потому что в этих делах самое сложное — доказать факт, ведь происходит все за закрытыми дверями. Суд назначает судебно-медицинскую экспертизу для установления физического и морального вреда и последствий для здоровья. Вообще я думала, что судебно-медицинскую экспертизу проводят только над трупами.

29.06

Прошла экспертизу. Происходит это так. Приносишь копии медицинских карт из больницы и травмы, отдаешь врачу, садишься на стул посреди кабинета и рассказываешь то же самое, что и в суде, не забывая о «фиолетовом». Врач записывает с твоих слов, забирает документы, отдает квиток, ты везешь его в суд и ждешь, когда результаты экспертизы тоже доберутся до суда. Ждать пришлось почти месяц, и второе заседание, сперва назначенное на начало июля, перенесли на август.

03.08

Экспертиза установила, что нанесенные мне повреждения квалифицируются по статье 116 УК («Побои»). Мы подавали заявление по 115-й («Легкий вред здоровью»), так как до экспертизы не знали точно — это легкий вред или побои? Всегда лучше подавать по более тяжкой статье (115-я), чтобы, как это вышло у нас, по итогам экспертизы можно было переквалифицироваться на менее тяжкую (116-я). Наоборот нельзя. Примерно так по-русски можно объяснить эту сложную юридическую закавыку. Мари предупреждает, что несколько похожих известных ей дел, рассматриваемых параллельно моему, были прекращены по амнистии без избрания меры пресечения.

04.08

Второе и последнее судебное заседание. У меня самая веселая группа поддержки: помимо заявленных участников вечеринки, моих друзей и свидетелей Кати Хориковой и Гоши Герасичева, который возил меня в полицию и травму в декабре, неожиданно для меня приходят и наши бывшие сотрудники. Получается целая толпа. Пристав злится на то, что в ожидании начала заседания в коридоре мы смеемся, и требует прекратить смех, потому что это «безобразие». Будто мы в морге, в самом деле. С подсудимым приехали адвокат, незнакомая дама в подследниках и отчим. Обвиняемый дико улыбается и подсаживается к моим друзьям. Выглядит это довольно безумно.

Судья оглашает результаты медицинской экспертизы. Свидетелей не вызывают, так как подсудимый вину уже признал. Адвокат подсудимого просит прекратить дело по амнистии и оставить гражданский иск без рассмотрения. Суд удовлетворяет первую часть ходатайства, но вторая решается в нашу пользу: гражданский иск частично удовлетворяется на сумму в 30 000 рублей, в десять раз меньше заявленной нами. И для компенсации морального ущерба в России это очень даже неплохо.

На выходе из зала суда амнистированный говорит мне, чтобы я не тратила эти шальные деньги на наркотики. Горжусь дворовыми навыками главного редактора: Катя подробно объяснила ему, куда пойти и что сделать на оставшиеся 270. 

Часто задаваемые вопросы

И снова: почему именно с тобой?

Одно из распространенных когнитивных искажений, которые выдает человеческая психика, — это поддержание «гипотезы справедливого мира». Иллюзия заставляет думать: «Со мной такого никогда не произойдет, а если с кем-то произошло, значит, на то были причины, а я бы не допустила, ушла, вела себя так, чтобы этого избежать». У самопровозглашенных хороших жен и у некоторых феминисток из интернета часто схожая риторика и метод огораживания: «Я вне гендерных стереотипов, значит, я не допущу, чтобы меня побили». Или: «Я достойная женщина, таких, как я, не бьют».

Но ты, наверное, сука или истеричка?

За последние месяцы я много о себе услышала и прочитала. Если сука — это та, кто преследует свои интересы, тогда да, это я. Как кто-то справедливо отметил в комментариях, в России человек, идущий в суд отстаивать свои права, почему-то воспринимается как герой-камикадзе. Или как оборзевший выскочка.

Диванным аналитикам и физиогномистам, выносящим вердикты относительно поведенческих особенностей незнакомых людей, отвечаю: будучи в отношениях, я не закатываю истерик, не занимаюсь психологическим прессингом и даже не повышаю голоса, так как это ниже моего сучьего достоинства. У меня куча отрицательных черт, но других.

Почему ты не ушла из квартиры сразу после избиения, а ждала несколько часов?

Действительно, если насилия не удалось избежать, нужно вызвать скорую и полицию и как можно быстрее покинуть квартиру. Это в идеальном мире. На деле же все осложняется полученными травмами и угрозой продолжения избиения. В моем случае таких радикальных изменений с телом просто никогда не происходило. Я не понимала, как теперь общаться с окружающей средой: выбегать на улицу в облике распухшего чудовища и ловить машину? Для нового чужого тела нужна другая знаковая система, другой язык. Я не знала, как им пользоваться. Поэтому, как и многие, ждала, пока обидчик успокоится, и осваивалась в новом теле.

Как действовать, если все же собираешься обращаться в суд?

Самое главное — не бойтесь. И будьте готовы кому-то показаться очень плохой сукой. Помните, что найдутся те, кто с радостью окатит вас грязью, и следуйте инструкции по мотивам личного опыта.

Согласно ООН домашнее насилие, которое чаще всего совершается в отношении женщин является дискриминацией по половому признаку. Чем больше будет судебных прецедентов, тем реальнее возможность принятия специального закона о домашнем насилии. В противном случае мы останемся наедине с правоохранительными органами, работающими по принципу «когда убьют, тогда и приходите» и просыпающимися только в случае кровавой резни вроде случившейся в Нижнем Новгороде. Если вас избили, в суд идти необходимо. Допущение — основа насилия. Ответная агрессия нужна, иначе круг насилия не прервется.

1. Снимаете побои

2. Собираете все имеющиеся документы в кучу и готовите папку повместительней: скоро бумажек будет очень много. 

3. Обращаетесь в медучреждение, где вам оказывалась помощь и фиксировались повреждения, за копиями (прошитыми, пронумерованными, заверенными печатью и подписью) медицинских карт. Это доказательства.

4. Идете в участок мирового судьи по месту происшествия (ваша прописка или временная регистрация значения не имеют) и пишете заявление о возбуждении уголовного дела частного обвинения. Теперь вы представляете частное обвинение: то есть не государство против Иванова, а Иванова против Иванова.

5. На стадии формирования заявления находите двух свидетелей, которые могут подтвердить, что вы были избиты. Они понадобятся для дачи показаний.

6. Скорее всего, заявление не примут сразу, найдя формальную причину для этого в тексте заявления. 

7. Исправляете текст, подаете второй раз. До этого второго раза многие не доходят: уловка срабатывает.

8. Когда заявление принято, начинается производство дела. Первое заседание суда должно быть назначено и состояться в течение двух недель.

9. Проходите назначенную судом медицинскую экспертизу. Суд квалифицирует дело по той или иной статье в зависимости от тяжести нанесенного вреда. 

10. По итогам прений и с учетом представленных доказательств суд выносит решение.