МНЕНИЕ 

В трагический день 22 июня нельзя не задуматься о том, как ростки «банального зла» сегодня проникают в нашу повседневность и какое государство мы строим сейчас в России

Обидные ярлыки

74 года назад в этот день началась самая страшная война, в которой нашей стране пришлось участвовать. Потребовалось 1418 дней и более 30 млн жизней, чтобы гитлеровская Германия, до этого поработившая почти всю Европу, была разгромлена, а идеология нацизма осуждена на Нюрнбергском трибунале. Многонациональный народ Советского Союза вынес на своих плечах основную тяжесть войны, и этот факт никогда не должен быть забыт, как никогда не должны быть прощены преступления нацистов.

Больше 70 лет прошло после окончания великой войны, но ее восприятие в мире различно: различны термины, применяющиеся для обозначения ее сторон; различаются сделанные выводы и уроки. Часто забывая ужасы того времени, и мы, и наши оппоненты смело навешиваем друг на друга ярлыки, не до конца понимая их смысл и используя их в целях пропаганды.

Самое часто употребляемое в этом контексте слово — «фашизм». Со школы нам известно, что это фашисты напали в 1941-м на нашу страну, что это они насиловали и убивали мирных жителей и гноили в концлагерях военнопленных. «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой! С фашистской силой темною. С проклятою ордой!» — эти слова были написаны в первые часы войны.

Однако сегодня слово «фашизм» применяется сплошь и рядом и все чаще к Украине, народ которой понес в ту войну не меньшие потери, чем русский, и сделал не меньше для нашей общей Победы. Столь огульные обвинения заставляют задуматься не только об этимологии и подлинном значении этого страшного слова, но и о том, кто столь назойливо повторяет его в наши дни.

Единство и харизма

Фашизм как движение появился в начале ХХ века в Италии и был основан на идеях Габриэле д'Аннунцио — философа и политика, мечтавшего о возрождении былого итальянского величия. Основой его идеологии были имперские установки и единение нации вокруг понятных принципов — мужественности, противостояния декадансу, стабильного развития и т.д.

Бенито Муссолини, ставший в 1922 году главой правительства, уловил стремление народа освободиться от тяжести столетней раздробленности, унижения неудач в Первой мировой войне, бедности и неустроенности. Не будучи революционером, он предпочел опереться на крупный капитал, перестроить экономику, запретить оппозиционные политические партии, прибегнуть ко всем известным приемам популизма и, наконец, начать восстанавливать империю, выбрав первой жертвой ни в чем не виноватую Абиссинию. Эта система и была названа фашистской — от латинского слова fascii, обозначавшего связанный пучок толстых прутьев, который еще с римских времен символизировал единство.

Итальянский фашизм, хотя и был основан на отъявленном популизме и индоктринации, тем не менее оставался относительно мягким тоталитарным режимом: были казнены 42 противника режима, брошены в тюрьмы 5,5 тыс. Ограничение евреев в правах началось с 1938 года, но истребления людей по национальному признаку при правительстве Муссолини не случилось.

Практически все серьезные западные исследователи крайне редко поэтому применяют термин «фашистский» к Германии, подчеркивая нацистские основы гитлеровской идеологии. На термин Nazi Germany Google выдает 14,9 млн ссылок, на понятие Fascist Germany — чуть более чем 1 млн. Вердикт Нюрнбергского трибунала признает преступной организацией «руководящий состав нацистской партии»; упоминаний о фашистах в приговоре нет. Значит ли, что между этими понятиями есть разница? Да, и она довольно серьезна.

Классические определения фашизма указывают на его основные черты, которыми считаются: политическая эстетика романтического символизма, массовая мобилизация, апология мужского начала и харизматического лидерства, а также допущение насилия, производимого «от имени народа», как массового явления. Многие авторы подчеркивают, что фашизм выставлял себя жестким оппонентом «морального упадка». Одно из определений, принадлежащее Роберту Пакстону, стоит воспрoизвести полностью:

«Фашизм — это политическое движение, отмеченное болезненной концентрацией внимания на социальном упадке, унижении или ощущении себя жертвой и на компенсаторном культе единства, энергии и чистоты, в рамках которой массовая партия индоктринированных националистических активистов в трудном, но эффективном сотрудничестве с представителями традиционных элит попирает демократические свободы и посредством «спасительного насилия», отрицая юридические или этические преграды, обеспечивает подавление недовольных внутри страны и ее внешнюю экспансию».

Эмилио Джентиле называет важной чертой фашизма «корпоративную организацию экономики, которая подавляет свободу профсоюзов, расширяет сферу государственного вмешательства и ставит целью достичь… объединения «производящих отраслей» под контролем режима, сохраняя при этом частную собственность и классовые различия».

Где и как искать фашизм

Итак, что фашистского нашли российские прокремлевские силы в киевских политиках, пришедших к власти на волне Майдана? Хотят ли те построить «Великую Украину» от Курска до Кракова? Нет, они мечтают влиться в ЕС и, по сути, забыть о своем недавно обретенном суверенитете. Президент Петр Порошенко напоминает ли Муссолини или Гитлера? С харизмой у него не очень. Подавлены ли политические оппоненты? Нет: партия президента недавно заняла только второе место на выборах в Раду.

Культивируется ли насилие? Не похоже: кроме не вполне ясной «разборки» в Одессе, постмайданная Украина живет довольно спокойно, если не считать районы, контролируемые «сепаратистами». Расширяется ли государство территориально? Нет, это от него откусывают куски. Вспоминают ли украинцы со слезами на глазах имперские времена? Отнюдь: они разрушают памятники вождям тоталитарной эпохи и оплакивают жертв голодомора и массовых репрессий. Лично я ничего фашистского не только в Киеве, но и, например, во Львове не вижу.

В отличие от Москвы.

Здесь можно пройтись по пунктам. Есть «закручивание гаек» и оттеснение оппозиции от политики? Несомненно. Есть мифологизация прошлого и его героизация вкупе с попытками представить наш идеал находящимся именно там, а не в будущем? На каждом шагу. Предпринимаются ли ограниченные попытки апологии национализма? Разумеется — достаточно посмотреть на идеологию Русского мира и на стремление помочь не только согражданам, но и людям, с которыми у нас общий генетический код, как заявляют некоторые.

Отторжение декаданса — конечно. Ведь чем в наши дни больше всего озабочена Россия? Восстановлением духовных скреп, истреблением всего вредного, что принесла Европа, искоренением либерализма и приверженности «доктрине прав человека». Маскулинность? Закон о запрещении пропаганды сами знаете чего давно уже издан. Сращивание государственной власти с олигархическим капиталом? Мы в этом отношении, возможно, чемпионы. «Вертикаль» и харизматический лидер? Сложно что-то комментировать.

Ростки «банального зла»

Судя по сказанному выше, формирующееся сегодня у нас государство во многом соответствует научному определению «фашистского». Подчеркиваю, чисто научному определению, которое редко применяется к нацистской Германии, так как стало использоваться в данном контексте в советской историографии и только впоследствии распространилось (не слишком широко) в остальном мире. Совпадения и сходства не могут быть случайными.

Что это значит? На мой взгляд, только одно. Если российский народ хочет быть верным заветам своих великих предков, если он готов быть достоин памяти миллионов погибших, сегодня «стране огромной» нужно по крайней мере задуматься о том, куда ведет ее нынешняя элита. Да, фашизм не дошел до ужасов нацизма. Да, его социальная и политическая платформа была привлекательной для многих, а обещания — богатыми. Но не нужно забывать, что ранние фашистские институты стали полигоном для того ужаса, который в начале второй трети ХХ века поглотил всю Европу.

Сегодня, в этот трагический день, как и в любой другой, кощунственно сравнивать нацистскую Германию и Советский Союз, ставя на одну доску убийц и их жертв. Но нельзя не задуматься о том, как все начиналось 100 лет тому назад и как ростки «банального зла» сегодня проникают в нашу повседневность. Думать об этом — не преступление, а долг.