В субботу, 16 мая, несовершеннолетняя Хеда Гойлабиева вышла замуж за начальника Ножай-Юртовского РОВД Нажуда Гучигова. Наш корреспондент Елена Милашина видела невесту за два дня до свадьбы
13 мая
После Ножай-Юрта знаменитые чеченские дороги заканчиваются. Лада-Калина, на который я еду первый раз в село Байтарки Ножай-Юртовского района, еле-еле передвигается по колдобинам и ямам извилистой дороги. Идет несильный дождь — и потоки селя размывают край дороги, куски глины вперемежку с щебенкой ухают вниз. Этот район — малая родина тейпа Беной. Его выходцы — представители самых известных сегодня чеченских фамилий: Ямадаевы, Кадыровы, Делимхановы… Но знаменитые представители этих кланов давно уже переселились на равнину. Может быть, поэтому бедность горных сел резко контрастирует с помпезностью небоскребов равнинных городов Чечни. По обочинам — старые, преимущественно саманные домики, многие — с огромными трещинами от крыши до фундамента. Часто попадаются нежилые, разрушенные, видимо, в войну, заброшенные жилища. Зато на всех — новые синенькие таблички, информирующие, что едем мы по улице Ахмата Кадырова. Кажется, эта улица бесконечна, потому что во всех чеченских селах именно она одновременно — главная дорога.
В Татай-хуторе живет тетка Хеды Гойлабиевой Алпату Юсупова. Завуч сельской школы, она стала знаменитой после первого сюжета Lifenews о ее 17-летней племяннице, которую сосватал начальник РОВД Ножай-Юртовского района Нажуд Гучигов. В сюжете именно Алпату сидит возле Хеды Гойлабиевой и вместе с ней отвечает на вопросы журналистов.
Алпату соглашается поговорить со мной. Приглашает в свой школьный кабинет и рассказывает снова о том, что ее племянница выходит замуж добровольно. Я спрашиваю, почему тогда жених категорически отрицал, что собирается жениться на несовершеннолетней Хеде. Ведь именно глухой отказ Нажуда Гучигова подтвердил худшие подозрения о принуждении семьи Гойлабиевых к согласию на этот брак.
— Она не Хеда, а Луиза, — поправляет меня Алпату.
Когда я ей, чеченке, объясняю про чеченскую же традицию двух имен (домашнем и официальном), Алпату кивает головой и больше меня не поправляет. Но племянницу называет строго Луизой.
— То, что Нажуд по телефону сказал, — не имеет значения. Может, это кто-то другой был по телефону… — говорит Алпату.
— Что вам известно об отношениях Хеды и Нажуда? Когда они познакомились?
— Познакомились на экзаменах, — уверенно говорит Алпату. Но на уточняющих вопросах начинает «плыть».
— Что именно делал на школьных экзаменах руководитель районной полиции?
— Не он сам, конечно, школу охранял. Я не знаю, как он там оказался. Наверно, пошел проверить своих подчиненных, как они работают. Но впервые они в школе друг друга увидели. Это точно. Он достал телефон Хеды, и так они стали общаться. Я узнала о том, что они общаются, через два или три месяца.
— Вас эта ситуация не насторожила? Это нормально?
— Нормально, — отвечает Алпату с улыбкой.
— А когда началось сватовство?
— В марте, кажется.
— Я слышала, что из самого муфтията республики приезжали сватать вашу племянницу, потому что родители Луизы отказали сначала Нажуду Гучигову.
— Из муфтията республики тоже были, — кивает Алпату.
— Скажите, а кто к вам приезжал кроме журналистов Lifenews? Чеченские журналисты приезжали?
— Нет, чеченские журналисты не приезжали. Были две женщины, местные правозащитницы. Их по телевидению (Lifenews — Е.М.) показывали. Когда Луизу допрашивали (так и сказала — Е.М.), эти две женщины сидели рядом*. Другие люди у нас тоже были, проверяли, согласна ли Луиза.
— А кто проверял?
— Я их не знаю. Из Грозного Рамзан Кадыров прислал своих работников. Я их фамилии не знаю. Это были мужчины. А у нас женщины с незнакомыми мужчинами не разговаривают.
Я хочу выяснить у тети, был ли все-таки никях между ее племянницей и Нажудом Гучиговым. Никях — это исламский брак, заключается муллой. В отличие от регистрации в ЗАГСе, никях в мусульманских регионах России строго обязателен. После этой церемонии девушку увозят в дом мужа. По моим сведениям, на следующий день после моего разговора с Нажудом Гучиговым, Хеду Гойлабиеву увезли-таки из дома.
— Свадьбы не было, хотя к ней почти все готово было! — уверенно опровергает Алпату. — Эти сплетни по телевидению и по телефону помешали свадьбе (Алпату имеет в виду распространявшуюся уже полгода в чеченских соцсетях и популярном тут мессенджере WhatsApp информацию о том, что девушку принуждают к браку — Е.М.).
— По телевидению про свадьбу заговорили только 5 мая с подачи руководства республики, — уточняю я. — Как все-таки сплетни могли помешать браку, которого хотят и жених, и невеста, и к которому все было готово?
Алпату не может вразумительно ответить на этот вопрос.
— А Хеда сейчас где? — спрашиваю я.
— Не знаю.
Мы уезжаем из села, нас сопровождает сын Алпату. Мы высаживаем его из машины у дома Алпату и делаем вид, что уезжаем в противоположную сторону от Батайрков в направлении Ножай-Юрта. Мальчик стоит на дороге, смотрит нам вслед, звонит по телефону. Подождав немного на обочине дороги, мы поворачиваем обратно.
…Байтарки — богом забытое место. В селе всего два новых здания из красного кирпича: мечеть и школа. В школе, как оказалось, работает тренером по боксу отец Хеды Исмаил. Дом Гойлабиевых — очень скромный. Обстановка — бедняцкая. В семье пятеро детей (так нам сказала сестра Хеды Жанет). Два мальчика и три девочки, Хеда младшая, старшие сестры — не замужем. В доме, кроме больной бабушки и Жанет, никого нет.
— Хеда с матерью уехали на базар в Хасавюрт, когда будут дома, неизвестно, — говорит Жанет.
— А завтра она будет? — спрашиваю.
— Я не знаю. Они, наверное, тоже поедут на базар.
— А послезавтра тоже поедут?
— Я не знаю. Может быть.
— А что она там делает?
— Подарки к свадьбе покупает, — ставит точку Жанет.
Я спрашиваю Жанет, сколько лет ее сестрам. Она путается, не может назвать даже возраст Хеды.
— Ей 18, — говорит Жанет. — Или 17. Я не помню.
Выясняется, что паспорт неделю назад забрали из дома неизвестные Жанет люди.
Жанет ведет меня на второй этаж. Диван и два кресла с блескучими пуговицами, дешевый во всю стену ковер — вот и вся обстановка. Единственный платяной шкаф для одежды — в комнате больной бабушки Хеды. В углу комнаты стоят коробки с логотипом Шанель — подарки для родственников жениха, показанные по Lifenews. Мне интересно, на какие средства семья Гойлабиевых могла их купить. Никаких других подарков, которые Хеда Гойлабиева вместе с мамой «закупают на базаре в Хасавюрте» все дни напролет, в доме не видно.
— Вот здесь свадебное платье Хеды было, — показывает Жанет на дверцу шкафа.
— Было? — удивляюсь.
— Мы его обратно в прокат сдали (свадебные платья в Чечне стоят очень дорого и небогатые семьи предпочитают брать их в прокат — Е.М.).
— Это как? — не сразу понимаю я. — Зачем? Ведь свадьбы еще не было!
— Ну… — мешкает Жанет. — Раз отменили <свадьбу>, Хеда захотела взять другое платье. Побогаче.
— Почему свадьбу отменили, ведь вы же готовились к ней?
— Да готовились. Вот, платье взяли напрокат.
— Это то платье, которое снимали журналисты?
— Да.
— А кто отменил свадьбу? Родственники жениха?
— Да.
— А причину сказали?
Жанет не может ответить на этот вопрос. Вместо этого рассказывает в общих чертах официальную версию знакомства Нажуда с Хедой. Познакомились во время ЕГЭ. Достал телефон, стали общаться. Дорогих подарков, вроде квартиры или денег (это информация пошла от чеченской журналистки Залины Лакаевой) своей невесте Гучигов не делал.
«Хеда их не принимала, — поясняет Жанет. — Но после свадьбы все будет! А до этого она сказала, что не хочет никаких подарков».
Информация об общении Хеды с Нажудом, как говорит Жанет, «тайной не была, все знали». Нажуд долго ждал, пока Хеде исполнится 17 лет. Кто писал в WhatsApp «вранье про принуждение невесты» — Жанет не знает.
— Если я завтра приеду, Хеда дома будет? — спрашиваю Жанет.
— Не знаю. Если она там закончит все покупать.
В дом начинает прибывать народ. Входят две женщины, представляются односельчанками. Вмешиваются в разговор. Настаивают на том, что Хеда выходит замуж по согласию. Объясняют, почему согласие на свадьбу дал дед Хеды, а не отец.
— У нас отца не спрашивают.
Я искренне неудомеваю, так как это, мягко говоря, не совсем так. Ни по чеченским обычаям, ни по исламским.
— Отец сейчас в школе? — спрашиваю Жанет. — С ним можно поговорить?
— Не знаю, захочет ли он… — теряется девушка.
Мы с Жанет обмениваемся телефонами. Она обещает позвонить, когда Хеда приедет домой.
В школе навстречу выбегают мальчишки лет 8-10. Спрашиваем, где спортзал. Они нам показывают дорогу и по ходу поясняют, что пришли на тренировку по боксу, а Исмаил (папа Хеды) их выгнал, закрыл спортзал и ушел буквально пять минут назад. Ребята явно растеряны. Спортзал действительно закрыт.
За забором школы нас ждет темная «Лада» 14 или 15 модели с номерами X433XC 05. В ней — четверо сотрудников полиции: двое мужичин и две женщины. Прямо от школы эта машина явно, не скрываясь, следует за нами по дороге из Байтарков — и до поста на административной границе в дагестанском селе Новолакское. Я сообщаю на всякий случай номера машины по телефону в редакцию. На посту нас тормозят, переписывают документы. Когда мы возвращаемся к машине, один из сотрудников, охраняющих пост, говорит:
«Тут за вами останавливась белая «Приора». Из нее вышли люди и сказали, что они вас знают и чтобы мы вас пропустили».
Белая «Приора» с номерами A848EE 95 ждет нас в трехстах метрах за постом. Пропускает и следует за нами. В машине двое — мужчина и женщина. Сообщаю номера и этой машины в редакцию. Она будет следовать за нами до Хасавюрта.
В Грозный приехали, когда уже начало темнеть. От Жанеты Гойлабиевой приходит sms «срочно перезвони». Перезваниваю. Она говорит, что Хеда дома и они ждут меня обратно. Говорю, что уже поздно, и когда мы к ним приедем, будет совсем ночь. Предлагаю созвониться завтра.
— Завтра она не сможет. Только сегодня. Сейчас.
Отвечаю, что мне нужно договориться с водителем. Жанета настойчиво звонит еще несколько раз, но водитель категорически отказывается ехать в горы ночью.
Вечером по грозненскому телеканалу «Вайнах» показывают 13-минутный специальный репортаж, в котором моя работа в Чечне была названа «оголтелой, античеченской и антироссийской пропагандой». Меня обвинили в том, что ситуацию с Хедой Гойлабиевой я использую «для дискредитации властей Чечни», что я «пытаюсь весь чеченский народ представить как дикарей» и «что я буду нести ответственность сразу по нескольким статьям».
Новый министр печати Джамбулат Умаров (прошлый был уволен после первой публикации «Новой газеты» о скандальной свадьбе) заявил, что моей деятельностью «возмущены чеченские журналисты, чеченские писатели и другие представители чеченского гражданского общества». И поэтому он не знает, «каким образом удастся этот поток возмущения остановить».
14 мая
...В гости к Гойлабиевым выезжаем на следующее утро, 14 мая, с сотрудниками Сводной мобильной группы и журналистом нижегородского «МК» Константином Гусевым. До села Новолакское добираемся в 8 утра. На дагестанском посту у нас проверяют документы и со словами «все сегодня едут в Байтарки» пропускают. На пограничном с Чечней КПП через 20 метров от дагестанского поста нас тормозят. Забирают у всех паспорта.
— Вы та самая Милашина? — неожиданно спрашивает сотрудник поста, русский по национальности. — Вы вчера тут проезжали на машине Лада-Калина?
— Да, — отвечаю. — А что?
— Тут вами очень интересуются.
— Случайно не чеченские правоохранительные органы? — уточняю.
— Какая вы догадливая, — отвечает с улыбкой парень.
Потом совершенно серьезно говорит:
— Я вам очень рекомендую следить за личной безопасностью.
Он забирает документы и уходит со словами «Ждите, нам надо поставить в известность начальство, что вы тут». Пока ждем, пост без всякого контроля проезжает машина с номерами ААА 95 региона. С такими номерами обычно ездят сотрудники чеченского правительства. Через 15 минут нас, наконец, пропускают.
Чеченский ДПСник желает нам удачи.
В Байтарках у дома Гойлабиевых нас уже ждут. Перед воротами стоит пожилая женщина. В ответ на мое «здравствуйте», говорит: «Что вам тут надо?»
Я объясняю, что приехала по приглашению сестры Хеды и спрашиваю, кем эта женщина приходится Гойлабиевым. Оказывается, односельчанка. Я извиняюсь и захожу во двор дома. Там уже собрались около десяти решительных женщин и двое мужчин. Один из них снимает происходящее на камеру телефона. Костя Гусев шутит на ухо: «Интересно, как быстро эту запись покажет Lifenews?».
— Вы нам надоели! — кричит какая-то женщина из толпы.
Поднимается страшный галдеж, меня хватают за руки и не дают сориентироваться. Пытаюсь объяснить, что приехала по приглашению Жанет. Жанет тут же открещивается от своих вчерашних звонков. Я показываю ее входящие на телефоне, но она говорит, что номер не ее. Я не настаиваю, все и так понятно.
Узнаю в толпе маму Хеды Макку и здороваюсь. «Спасибо за вашу помощь, — говорит Макка, — но, пожалуйста, уезжайте». Я все-таки хочу поговорить с Хедой. Женщина в черной кофте за моей спиной очень агрессивно толкает меня в спину. «Надоели вы нам! — кричит она. — Когда нас убивали, где вы были со своей помощью?»
Пытаюсь объяснить, что я из газеты, где работала Анна Политковская. Политковскую тут не знают. Шум не стихает.
Народ прибывает. В какой-то момент появляется Хеда. Я пытаюсь перекричать женщин и спрашиваю, согласна ли она поговорить со мной. Она согласна, но ее отталкивают от меня. Она что-то пытается сказать в ответ на чеченском. Наконец, неимоверными усилиями мы попадаем в дом. Говорить не дают. Парень с телефоном снимает происходящее. Хеда несколько раз просит, чтобы он прекратил.
— Я выхожу замуж добровольно, — говорит Хеда. И смотрит на парня с телефоном. У меня ощущение, что снимают тут даже не меня, а ее. Что вся семья Гойлабиевых находится под контролем. Я нигде не вижу ни отца, ни деда Гойлабиевых. Даже дяди, который выступал в сюжете Lifenews от имени мужской части этой семьи, тут нет.
В комнату врывается посторонний мужчина и начинает на меня орать.
— Уходите немедленно! Прочь! Вон!
Крик заводит женщин, одна их них хватает меня за руку и буквально выталкивает из дома на улицу. Мать Хеды и сама девушка остаются в доме. Градус агрессии нарастает. Впервые за 11 лет работы в Чечне меня выгоняют из чеченского дома.
— Мне стыдно за вас, вы же чеченцы! Вы ведете себя, как будто сломались. Где ваша гордость? — говорю я теткам, пихающим меня к машине.
— Мы свою гордость давно потеряли!** — кричит одна. — Давай! Уезжай отсюда и никогда не возвращайся!
На крыльце школы, где училась Хеда, меня встречает тот самый парень, который снимал нашу встречу с Хедой на телефон... Но мне не до него: изо всех окон двухэтажной школы Байтарков выглядывают ученицы в темных косынках и белых фартуках. Они улыбаются и машут мне.
На обратном пути у нас опять «хвост». На КПП «Новолакское» сотрудники поста явно радуются, что мы вернулись живыми. На дагестанском посту задерживают Константина Гусева, который еще с утра «был чистым по МВД», а спустя несколько часов умудрился оказаться в федеральном розыске. Нас держат на посту полчаса. Все это время сотрудники ведут с кем-то переговоры по телефону. Наконец, отпускают.
Байтарки
P.S. Я неоднократно пыталась связаться с руководством Чеченской республики, чтобы задать вопросы и получить на них ответы. К сожалению, чеченские чиновники предпочли общаться со мной посредством сообщений других СМИ, а не лично. На контакт вышел только руководитель администрации главы и правительства Чеченской республики Магомед Даудов. Тот самый Лорд, который сопровождал Хеду Гойлабиеву в ЗАГС. Свое отношение ко всей этой печальной истории он выразил в sms:
«Есть такая поговорка у болельщиков: главное не как сыграли, а счет на табло».
* Во встрече Lifenews с Хедой активное участие принимали Луиза и Лейла Аюбовы, возглавляющие провластные НКО в Чечне. Одна из сестер снялась в спецрепе «Вайнаха» и осудила мою работу в Чечне.
** Эти слова слышны в ролике, опубликованном на LifeNews.