Те, кто посещает московские акции оппозиции, скорее всего, видели на них коротко стриженного худощавого юношу с картонной коробкой — он собирает средства на помощь российским политзаключенным. Это Владимир Акименков. Уже восемь лет Владимир занимается политическим активизмом и сам уже успел посидеть в тюрьме по «болотному делу»
Акименков рассказал Открытой России о своей правозащитной работе. Работы у него, к сожалению, все больше.
— Владимир, ты на протяжении нескольких лет до тюрьмы был действующим политическим активистом, партийцем. Участвовал, например, в работе нацбольских структур, состоял в «Левом фронте». Почему после освобождения ты начал заниматься только лишь правозащитой, помощью узникам? Это влияние тюрьмы?
— На самом деле на момент моего ареста я уже несколько лет занимался антирепрессингом. Я в письмах из тюрьмы просил людей, чтобы они мне присылали информацию о репрессиях, об арестах, об эмиграции активистов. Из писем я понимал, что уровень репрессий растет. Гайки стали закручивать уже сразу после разгона митинга на Болотной площади 6 мая 2012 года.
Освободившись из тюрьмы в декабре 2013 года, масштаб репрессий я оценил еще четче. Преследований становилось все больше и больше, они приобретали все более изощренный характер.
Это страшно, но люди начали постепенно привыкать к тому, от чего у них раньше глаза становились круглыми. Мы помним, как несколько лет назад сумасбродным казалось дело Саввы Терентьева. Подобные дела имели чуть ли не единичный характер. А сейчас стоит зайти на сайт «ОВД-инфо», и становится видно, что в порядке вещей преследовать за листовку, за перепост, за картинку в соцсети «ВКонтакте».
При этом сейчас по статьям, карающим за «мыслепреступления» (280, 282) ужесточились санкции; людей, обвиняемых по этим статьям, чаще закрывают в СИЗО, чаще выносят приговор, связанный с реальным лишением свободы. Мы докатились до того, что человеку дают два года за картинку, опубликованную в сети «ВКонтакте»! Я сам сейчас участвую в судьбе людей, которых судят за перепосты. Причем людей не просто арестовывают, судят, назначают им огромные штрафы, сажают в тюрьму. Поскольку люди обвиняются в «экстремистских» составах преступления, их еще и помещают в базу «Росфинмониторинга» и этим попросту ломают жизнь.
Если человек попадает в этот список (а попасть в него можно и до суда, на стадии следствия), он не может устроиться на легальную работу. Зарплату и социальные выплаты человек получает только через суд и в размере не больше 10 тысяч рублей в месяц. Попав в список Росфинмониторинга, человек не может осуществлять финансовые операции. Сейчас в списке Росфинмониторинга почти 4 тысячи россиян, и это не только террористы, осужденные за убийства и взрывы, но и люди, преследуемые за инакомыслие, выраженное при помощи каких-то картинок в соцсетях.
Если бы не посадили меня и моих друзей и если бы так не укрепился российский авторитаризм, я бы продолжал себя развивать как политического активиста. Но сейчас я понимаю, что занимаясь тем, чем я занимаюсь сейчас, так я принесу больше пользы — не просто абстрактному «обществу», а конкретным людям.
— Есть такая теория, высказанная, по-моему, главредом «Медиазоны» Сергеем Смирновым: вся политическая, общественная событийность в России переместилась в суды и тюрьмы, нужно это понять, с этим смириться. То, что ты делаешь, — это вроде как целиком в рамках такой концепции. Тебе не кажется, что такое мировосприятие ведет к чисто оборонительной тактике, к полной утрате политической инициативы?
— Разумеется, государство вынуждает меня и многих других людей заниматься в том числе и обороной. Но оборонительные операции необходимы так же, как и другие. Сейчас человек, который чувствует, что его могут начать преследовать по политическим мотивам, не имеет уверенности, что его будут поддерживать за решеткой, что будут поддерживать его семью. Исходя из нынешних реалий и опираясь на опыт прошлых эпох, обществу необходимо иметь хорошую, прочную сетку антирепрессинга. Были и более тяжелые времена, но даже в эти темные эпохи люди помогали друг другу. Был Политический красный крест в раннебольшевистской России, был Фонд помощи политзаключенным в брежневском совке. Даже в царское время были группы правозаступников. Они действовали в куда менее комфортных условиях.
Люди находили в себе силы не ломаться, проявлять солидарность. Как мне кажется, они проявляли куда большую сознательность и способность к самоорганизации, чем наши современники из протестной тусовочки России 2015 года.
Что касается «атакующего курса» — ну, мы знаем разные периоды истории России. И казавшаяся незыблемой трехсотлетняя династия Романовых рухнула за один день, и власти КПСС через 70 лет пришел конец.
Другой вопрос, что придет на смену Путину. Хотят ли те, кто недоволен нынешним режимом, поменять плохого царя на хорошего царя, нечестных чиновников на чиновников типа «честных»? Хотят ли они провести косметические реформы, или же человек все-таки может дойти до осознания того, что нужно менять вообще все, что проблема даже не в Путине, какое бы зло лично он ни принес, и не в его окружении? Проблема ведь в той общественной системе, которая сложилась в России, да и в целом в мире.
— Из чего состоит твоя работа сегодня? На что в первую очередь нужны деньги?
— Нужны средства на самые разные вещи. Это передачи сидящим, это помощь семьям в тех случаях, когда есть дети или престарелые родители. Есть какие-то неформальные различные выплаты, которые в нашей «уголовно-исправительной» системе тоже бывают. Есть необходимость сбора «подъемных» — сумм денег для тех узников, кто освободился из колонии, — об этой проблеме часто забывают. Нужны и средства на длительные свидания, которые могут исчисляться десятками тысяч рублей, если узники сидят в Сибири и родственникам к ним долго и дорого ехать. Бывает ведь такое, что к узникам в Сибирь родные не могут приехать годами, потому что у них нет сорока или пятидесяти тысяч рублей на дорогу. Разумеется, нужны деньги на оплату адвокатов, если идет следствие или суд.
Я выбрал для себя круг дел, которые я тяну. Например, фигурантов «болотного дела» не забывают, хотя в последнее время их поддержка все же уменьшилась.
Привлечение средств идет через сборы на митингах, через социальные сети, через какие-то адресные обращения к каким-то известным людям. Я не будут называть имен, но такие люди есть, и в ряде случаев я был удивлен готовностью оказать поддержку и уровнем этой поддержки. Но бывает так, что люди, от которых ожидаешь помощи, либо не сочли возможным помочь, либо проигнорировали мои обращения.
Я рад, что ряд дел на слуху, что есть по-настоящему громкие дела, вокруг которых общество сгруппировалось, сорганизовалось, — от «болотного дела» до дела экологов с Arctic Sunrise. Но есть и малоизвестные дела. Например дела, в которых человека не арестовывают, но потом приговором суда вешают на него шестизначный штраф. Есть дела в регионах, которые вообще не замечаются общественностью. В ряде случаев просто необходимо рассказывать о деле.
Например я и мои друзья сумели придать огласке дело Елизаветы Лисициной, двадцатилетней анархистки из Иваново. Ее осудили по статье 280 УК («Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности»), приговорили к штрафу в 100 тысяч рублей. Дело Лисициной (девушку обвиняли в перепосте «Обращения украинцев к народам России») вело ФСБ. Мы собрали деньги на штраф Лисициной и на помощь ей и ее ребенку.
Есть дело барнаульца Дмитрия Бычкова, которого уже год судят за перепост изображения патрона («публичное оправдание терроризма»). Силовики «маринуют» родных и близких Дмитрия. Дмитрий столкнулся с тем, что бывшие соратники по партии «Другая Россия» бросили его. Бычков с несколькими товарищами один противостоит всей этой государственной машине.
Таких малоизвестных дел очень много, и работы, к сожалению, очень много. И чем больше людей будет участвовать в антирепрессинге, чем больше появится хороших и разных проектов, — тем лучше.