Российский писатель-сатирик Виктор Шендерович в интервью на радиопередаче "Особое мнение" в эфире "Эхо Москвы" рассказал о том, почему российская власть сама провоцирует революцию, что будет после ухода путинской администрации и каких принципов участия в протесте он лично придерживается. "ГОРДОН" публикует самые интересные выдержки из интервью.
Про давление на культуру со стороны власти
Вчера только я общался с одним руководителем театра, которому по поводу меня снимали трубку и орали. Это норма. Может, конечно, надо говорить отдельно и о каждом случае. Но важнее просто констатировать, что это не какой-то случай из ряда вон выходящий. Если бы это случилось во Франции, это был бы скандал немедленный, это был бы единственный уникальный случай – и скандал. У нас это быт, рутина. Так живет страна уже очень-очень давно. И этот тромб, который образовался в стране, политический тромб – кровь не проходит! А вот между Макаревичем, Шевчуком и публикой, миллионной публикой и уж точно – тысячной, которая бы заполнила площадку на такие два имени, – ясно, что аншлаг был бы – между ними стоит какое-то колесико в административной машине. Повторяю: в стране с обратной связью это привело бы к немедленному обрушению рейтинга администрации, которая встает между артистом и публикой. Какой-нибудь Олланд…, Меркель отменила бы… попробовала бы отменить администрация! У них бы все обрушилось.
Про вероятность революции в условиях нынешней России
Нет ни выборов, на которые придут рассерженные телезрители. Нет суда, в который можно прийти, ничего нет. Власть, таким образом, сама "старым, казачьим способом" загоняет протест в нелегитимное русло. Это Россия проходила столько раз, на эти грабли прыгали с разбегу столько раз, что у людей, имеющих хотя бы тройку по истории, должна бы загореться красная сигнальная лампочка в мозгу.
Потому что они ведут прямо к насилию. Потому что всякая революция… можно русские революции отметить…Всякая революция – это свернутые реформы. Это результат того, что закупорена обратная связь. Потому что нельзя выбрать своего депутата, изменить политику легальными путями, прийти в суд, выйти на митинг, который будет освещен свободными СМИ, а не этим останкинским бандформированием. Телезрители потом становятся избирателями — сменяется власть и так далее. Колесо крутится. Когда это колесо не крутится, это кончается… как это кончается, мы знаем. И тогда народники становятся народовольцами, и перестают идти в народ с образованием, а когда их долго-долго винтят и отправляют в Сибирь за попытку образования, тогда они уходят в "Народную волю" и начинают взрывать, а их снова сажать – а они снова взрывать. И все это кончается так, как кончается. И потом век мы не можем выйти из этой кровавой безнадежной трясины. Ну, хоть бы троечку имели. Но откуда им взять троечку?
Про политческую элиту путинской России
Главным результатом этого 15-летия, мне кажется, то, что властью в политике, политической элитой стала шпана, просто шпана, вот как этот Прокопенко (руководитель управления внутренней политики администрации президента РФ Тимур Прокопенко. – "ГОРДОН") вот с этим вот "отдрочить – замочить" – вот с этой лексикой, этим узеньким представлением о и мире и об инструментарии, с этим ручным управлением всего, что движется; с этим мочением всего, что против – единственной формой диалога. И Россия, соответственно, занимает свое законное место изгоя сегодня с этой политикой. Вот это обрушение… я хотел сказать, политики, но, наверное, общества, которое позволило так обрушиться. Виновато общество, которое позволило, но что значит "виновато"? Оно несет за это свою долю ответственности, что не снимает совершенно просто уголовной ответственности с тех, кто это делает.
Про убийство Немцова и общественную реакцию на него
Я вчера пришел на Немцов мост. Стоит там дюжина прекрасных ребяток. Вот это общество. Да, такое ДНК общества, только их должно быть не 12, их должно быть 120 тысяч, и стоять они должны с убийства Немцова. Они должны вынести были эту власть своим стоянием и требованием ответа. И обрушением власти, потому что заказчик убийства Немцова совершенно очевидно находится в политической элите страны. Мы можем гадать, кто это: Кадыров ли решил выйти за рамки, показать, кто хозяин в доме, или силовики решили подставить Кадырова, или сам Владимир Владимирович решил ответить на матерные и ясные слова, которыми Немцов комментировал его психическое состояние… Но заметьте, что никакого четвертого варианта нет. Мы твердо знаем все – и кто хорошо относился к Немцову, кто любил его, не любил – мы твердо все знаем, что это было политическое убийство! Но нет легитимных механизмов, которые могут заставить такую власть уйти. К ним уже никаких вопросов нет – их надо просто заставить уйти. Нечем заставить. Это означает, что все будет копиться так, как копилось неоднократно. Этот гной с кровью уже пошел. Уже убийство Немцова показало раскол во власти. Но мы это знали, – мы же знали, что нами управляет не дружный коллектив упырей, а два конкурирующих коллектива.
Про реальный уровень популярности Путина
О рейтинге Путина мы поговорим, когда он потеряет "кольцо власти" или с ним случится что-нибудь нехорошее, – и мы посмотрим на миллионы россиян, которые выйдут либо в его поддержку, либо на марш его памяти, добровольно; не свезенные как бараны автобусами, а — добровольно свободные люди выйдут! Вот тогда мы сверим это количество с количеством людей, которые вышли после убийства Немцова – и поговорим о рейтинге. До тех пор можно констатировать "узбекистан". Страх, "стокгольмский" рейтинг. Я думаю, что такая ситуация устраивает только наших владельцев этого "узбекистана". Хотя и там, внутри уже, я думаю, очень многие порадовались бы, если что-нибудь случилось с носителем Кольца Власти, – потому что они являются заложником его политики. То, что случилось в последний год, их явно не устраивает очень многих.
Про будущее России после краха существующего режима
Сейчас уже не вопрос о судьбе администрации, сейчас вопрос о том, когда она рухнет, эта администрация – что останется, собственно? Что за пейзаж останется, когда рухнет эта администрация? Пейзаж останется с абсолютно разобранными демократическими механизмами. Вот вы спрашивали об итогах 15-летия. Вот — полная деградация и демонтаж общественных механизмов, абсолютный. И вот этот пейзаж обнаружится. Ну да, что-нибудь случится с ним, или они внутри там какой-нибудь дворцовый переворот устроят. И что? Половина… вся бывшая элита либо маргинализирована, либо выброшена из страны. Люди 15 лет… полная дискредитация государственной власти, полная! Люди от государства прячутся. Государство ассоциируется только с насилием. Это глубоко советское, кстати говоря. Они строят коммунизм, мы — на рыбалочку, на шашлыки, в горы с девушками, с палатками – это такая параллельная жизнь. Так можно жить довольно долго, только тогда надо забыть о великой русской цивилизации, надо забыть о ведущем месте в мире. А еще недавно у нас была лучшая в мире математика, одна из лучших в мире физик, наука, культура...
Про собственную роль в общественной жизни
Я не пастор Джонс, и я не политик, и я не проповедник. Хотя это проповедь… можно это считать проповедью, но я все-таки не Лимонов. Я литератор, я, мне кажется, умею формулировать некоторые вещи, которые я для себя уяснил – вот это мне Бог дал. Вот те вещи, которые я для себя проясняю, я могу найти для них слова и делюсь этими формулировками. Это то единственное, что я могу сделать, и я буду продолжать это делать – я буду делиться формулировками.
Если я скажу, что моя цель – изменить жизнь в России, значит, я немножечко потерял края, как говорится. Я точно знаю, что я один ничего не изменю, но не делать этого я не могу, это мое, в конце концов, призвание, и я занимаюсь реализацией этого признания. Я действительно считаю, что то, что человек… – это формулировка одного из французских классиков 20-го века, то ли Сартра, то ли Камю – из этих, из экзистенциалистов – "То, что человек может – он должен". Вот это я могу – я считаю, что это должен. И я это делаю, помня еще совет Катона Старшего: делай, что должно, и пусть будет, что будет. Я стараюсь не очень загадывать о результатах усилий, но это, в общем, единственное, что мне остается.