Адвокат Ольга Гнездилова: «Мотивация для борьбы должна быть колоссальной»

С тех пор как был создан этот прецедент, стали ли воронежские полицейские меньше распускать руки? Легко ли дойти до европейского правосудия? Сколько сегодня в Страсбургском суде находится дел о воронежцах, пострадавших от рук правоохранителей? Об этом наша беседа с воронежской правозащитницей, адвокатом Ольгой ГНЕЗДИЛОВОЙ.

— Ольга, вы вместе с Рашидом Раззаковым выиграли дело в Европейском суде.  (Напомним: узбекского плиточника три дня пытали в Железнодорожном РОВД и заставили признаться в убийстве, которого он не совершал. Потом его отпустили, но он решил бороться за свои права и вместе с Гнездиловой дошел до Европейского суда. — С. Т.) Сколько потребовалось времени, чтобы в этом деле была поставлена точка?
— До точки пока далеко.

— Но ведь вы уже добились компенсаций. Сначала Ленинский райсуд постановил выплатить Рашиду 840 тыс. рублей, потом Европейский — 20 тыс. евро.
— Это часть истории, но есть и другая. Мы добиваемся, чтобы виновные — те, кто пытал Раззакова, — были наказаны. Решение Страсбургского суда предполагает, что расследование по этому делу должно начаться. И мы будем на этом всячески настаивать. Кроме того, будем писать в ГУ МВД по области о том, что оно должно принести Раззакову извинения. У нас набралась целая папка писем на эту тему. Сначала полицейские отвечали, что решение по этому делу не вступило в законную силу, потом приводили другие причины. Теперь все их условия выполнены, но извинений по-прежнему нет.

— А это извинение нужно ли Раззакову?
— Такова норма закона «О полиции»: за нарушение прав человека он требует извинений перед потерпевшим. Эти извинения важны не только для Раззакова, но и для последующей практики. Одно дело, когда что-то говорит Ленинский суд или даже Европейский, и совсем другое, когда — руководитель. В первом случае полицейских это не касается, во втором — попробуйте не услышать! Мне кажется, что это повлияет на общую атмосферу. Извинения будут хоть какой-то расплатой за то, что они натворили. Поэтому мы продолжаем переписку. Если не будет результата, обратимся в суд.

— Не кажется ли вам, что есть связь между тем, что полиция не проявляет большого рвения в расследовании дел, касающихся нападений на правозащитников, и тем, что вы пытаетесь призвать их к ответу?
— Мы действуем согласно закону. Вся реформа полиции была заточена под то, чтобы сделать правоохранительные органы лучше. Они приняли эти нормы. При чем тут правозащитники?

— Что лично для вас значит дело Раззакова?
— Это первое выигранное мною дело в Страсбургском суде. Жалоба была написана в 2009 году, а спустя пять лет — вынесено постановление. Материальная компенсация превзошла наши самые смелые ожидания. Но виновные не найдены и не наказаны. 5 февраля это решение было опубликовано, стало быть — государство уже должно начать его исполнять. Должно быть инициировано новое расследование. К сожалению, последние несколько месяцев у меня не получается контактировать со Следственным управлением — встреч они избегают. Обсудить дальнейшее расследование не с кем. Придется общаться посредством почты.

— Первый воронежский процесс в Страсбурге выиграл Георгий Быков, который в течение восьми лет добивался возобновления расследования его дела. Но все ограничилось выплатой компенсаций. А как ко всей этой истории отнесся сам Раззаков? Он по-прежнему в Воронеже?
— Нет, уехал в Узбекистан, он зимой всегда уезжает к семье. Разумеется, он рад такому повороту дела.

— А не боится, что, стоит ему вернуться, эта история выйдет для него боком?
— Я думаю, бояться ему нечего. Если на Раззакова нападут — будет международный скандал. Даже заявители в Европейский суд обладают определенной защитой. Страсбург очень жестко реагирует на любое проявление агрессии по отношению к заявителю.

— Компенсацию, которую назначил Ленинский райсуд, он быстро получил?
— Бились за нее больше года, но в итоге он ее получил.

— Теперь ему назначили 20 тыс. евро. Но таких, как Раззаков, много. Рашид еще легко отделался…
— Нет, он не легко отделался. Он висел на ломе, его пытали током, на голове не было живого места. Трое суток его били и издевались над ним.

— Я хотела сказать, что далеко не все дела о пытках в полиции и милиции заканчиваются так.
— Это да. Есть дело Трифонова. В 2012 году его полтора дня пытали в Советском РОВД, требуя признаться в изнасиловании и грабеже. У него 24 травмирующих воздействия, зафиксированных экспертами. У него порезы спины и запястья, нанесенные лезвием. У следователей нашли в кабинете лезвие и кровь. Сотрудники осуждены — Моисеев и Тренеев. Суд назначил им условное наказание. От материальной компенсации они освобождены, поскольку подобные выплаты — прерогатива бюджета. Формально они наказаны, на деле — нет. Европейский суд это дело рассматривать не будет, поскольку наше государство его расследовало. Единственное наказание, которое оказалось существенным для этих людей, — они больше не работают в полиции.

— Сколько в Страсбургском суде подобных дел из Воронежа?
— Порядка десяти. Сейчас мы ждем решения по трем делам. Дело журналиста Павла Манжоса, о котором много писали. Дело о предпринимателях Юго-Западного рынка. Там был конфликт: люди не хотели, чтобы рынок реконструировали, и ночевали на рабочих местах. Рано утром их побили, одного из потерпевших с разбитой головой возили в суд, не давая оказать медпомощь. Тут речь не о пытках, а о жестоком обращении. 

Третье — дело Лыкова: он погиб в сентябре 2009 года, выпав из окна оперативно-розыскной части. Сегодня в следственном комитете я знакомилась с материалами дела. Следствие по нему приостановлено. Очень долго никто не хотел возбуждать его вообще. Мы жаловались, подали иск в Европейский суд. Спустя года четыре дело наконец возбудили. Очень трудно вести следствие: никто ничего не помнит. Все же удалось выяснить, что этому человеку очень долго не вызывали «скорую» после падения. А он прожил после этого еще пять часов. Больше часа не вызывали следователей. Расстояние между оперативно-розыскной частью и следователями — десять минут ходьбы. Странностей достаточно, и мы ждем, какое решение примет Европейский суд.

Феерический момент, на который мы обратили внимание Европейского суда, был в другом деле — некоего Квасова. Его жестоко пытали, у него ожоги от тока на половых органах. Он написал жалобу. Женщина-следователь, (которая, к слову, пошла на повышение) отказала в возбуждении уголовного дела. Один из руководящих сотрудников этой оперативно-розыскной части (который проходит по многим делам о пытках) написал заявление, чтобы его ознакомили с материалами проверки. Хотя в том деле он не проходил никаким боком. Следователь разрешила. Он снял фотокопии. Получил доступ к следственным материалам, к экспертизам телесных повреждений. После этого у избитого парня нашелся сокамерник, который дал показания: мол, видел, как парень сам себе нанес увечья. А ожоги от тока сокамерник объяснил тем, что мужчина натер эти места солью... У следователя оказалось разумное объяснение происхождения всех синяков и ссадин. Следствие в данном случае подыгрывает другой стороне. У меня, по большому счету, нет никаких других механизмов, чтобы расследовать дела, связанные с пытками в правоохранительных органах, кроме как писать в Страсбург.

— Ваша цель, насколько понимаю, — снизить частоту применения пыток. Получается?
— Никто, кроме правозащитников и очень малого числа адвокатов, этой темой вообще не занимается. Проблема очень долгоиграющая. Дело Раззакова длилось около шести лет. Мотивация для такого рода борьбы должна быть колоссальной.

Если мы хотя бы на сотую долю уменьшим количество подобных случаев — это будет хорошо. Подобные преступления латентны, не все даже обращаются за помощью. Дела возбуждаются лишь по одному проценту из общего числа обратившихся. Но общее внимание к этой проблеме, в которой задействован и Европейский суд, все же привлекается. Быков «прославил» Советский РОВД, потом Трифонов внес свою лепту. По Железнодорожному РОВД тоже есть случаи.

Я ежегодно писала в следственный комитет, пытаясь выяснить, сколько у них было жалоб на пытки, сколько возбудили дел, сколько лиц привлечено к ответственности. Раньше они мне отвечали. Последний год заявили, что не обязаны предоставлять подобную информацию. Этот ответ мы тоже направили в Европейский суд с пояснением, что нам отказано в сотрудничестве. Последние цифры на этот счет, которые у меня были, — за 2012 год: полторы тысячи человек в год заявляют о жестоком обращении в полиции, а возбуждено 15 уголовных дел. Из них не все дошли даже до суда.