Сегодня пошел 80-й день голодовки Надежды Савченко.
И сегодня в спецблоке «Матросской тишины» ожидается много гостей. Навестить голодающую украинскую летчицу собирался председатель СПЧ Михаил Федотов и врач Елизавета Глинка. Впервые посетить украинскую летчицу, по слухам, может и глава ОНК Москвы, глава организации «Офицеры России» и член Общественной палаты Антон Цветков. В прошлую пятницу другой член СПЧ Елена Масюк, вернувшись после посещения Савченко, призвала своих коллег по СПЧ к немедленной реакции. Масюк заявила, что «Савченко может умереть в ближайшие дни».
СПЧ обратился к главе Следственного комитета Александру Бастрыкину с требованием изменить украинской летчице меру пресечения. Правозащитники послали письмо и генпрокурору Чайке.
ФСИН России немедленно выпустила заявление: «состояние Савченко удовлетворительно».
Обычный больничный беспредел
А вчера, в воскресенье 1 марта, в очередной раз проведать Савченко, чтобы своими глазами увидеть, в каком она состоянии, пришли и мы, члены ОНК: Анна Каретникова, Сергей Сорокин и я.
С утра около входа в «Матросскую тишину» дежурило несколько сотрудников УФСИН и милиционеров. Два автозака. Один из сотрудников сообщил, что ждут немецкую делегацию и заместителя начальника ФСИН России. Мы 50 минут прождали на КПП – нас не пускали без объяснения причин.
А когда пустили, оказалось, что с Савченко пообщаться нельзя: у нее медицинские процедуры. Мы отправились посещать больничные палаты и в очередной раз констатировали: в тюремной больнице обычный беспредел: больные арестанты жалуются, что врачи к ним не приходят: стучи не стучи в дверь, звони не звони в звонок – часами никто не приходит. Врачи не объясняют, какой диагноз они поставили, лекарства, которые приносят родственники, арестантам не передают неделями.
Мы обошли всего четыре-пять камер. Но нам хватило.
Савченко рисует план будущего дома
Через час выяснилось, что «медицинские процедуры у Савченко закончились», и нас, как всегда, с большой помпой – в сопровождении трех сотрудников – пустили к Надежде.
Тут же появился главный врач Самсон Валерьевич Мадоян, он демонстративно принес в камеру Савченко весы и гордо сообщил ее вес: 56 кг. Дал градусник. Температура у голодающей оказалась 36,7. Савченко со смехом: «Врачи удивляются, что 36,7, обычно у меня 36,2».
Надежда рассказала нам, что сегодня ее дважды взвешивали, сделали УЗИ брюшной полости. О возможном визите немецких врачей ей ничего неизвестно.
«Мне действительно хреново, – говорит она. – Никогда в жизни так дерьмово себя не чувствовала. Очень странные ощущения: могу быстро взбежать по лестнице, а бывает так, что с трудом дохожу до туалета и меня штормит. Чувствую, что сердце сильно бьется, кружится голова. Врачи дали панангин. От капельниц я отказалась, но согласилась на смеси (показывает баночку, похожую на детский йогурт), там белки, углеводы, сахар, лактоза. Я принимаю эту смесь, чтобы мозги отказали в последнюю очередь. Только для этого.
Но могу в любой момент и от этого отказаться. И начать сухую голодовку».
Спрашиваю, что она делает в выходные, когда к ней не приходят адвокаты и нет судебных заседаний.
Савченко достает из тумбочки страницы из ученической тетради в клетку.
«Вот такой двухэтажный дом я хочу построить», – объясняет она и показывает мне свои рисунки.
Я говорю, что совсем не умею читать архитектурные планы, и тогда она начинает мне показывать рисунок за рисунком, терпеливо объясняя мне, как ребенку, что будет в ее будущем доме: «Это будет дом для друзей, с круговой верандой. На первом этаже – большая гостиная. Будет погреб с бочками для вина. На втором этаже – 6 комнат, спальни и детская. Мастерская для меня и сестры: гончарная и кузница. Мансарда: две комнаты и чердак. Будет гараж: машина для сестры и мотоцикл для меня. Главное, чтобы рядом была речка и лес».
Я разглядываю эти рисунки-планы и вижу рядом с речкой надпись: «Место для шашлыка».
Отвлекаюсь от «дома мечты» и спрашиваю Савченко: «И все таки, что говорят врачи? Какой прогноз?»
Организм может «крякнуть» в любой момент
«Врачи предупреждают меня, что организм может «крякнуть» в любой момент. Я же думаю, что проживу на голоде месяца два. Я готова прекратить голодовку в результате компромисса, но он должен быть обоюдным. Пусть изменят меру пресечения».
Спрашиваю, что передать людям, которые за нее переживают, тем, кто подписывал за нее письма.
Савченко: «Я голодовку буду продолжать. Для меня это борьба за справедливость. Постараюсь выжить и бороться до конца. И выжить так, что, если жить, то летать и быть абсолютно здоровым человеком. А, если умереть, то умереть здоровой, то есть чтобы не лежать, как овощ с зондом, которым раздирают пищевод. Мне объяснили, что будут кормить принудительно, когда я не смогу сопротивляться.
А вообще было бы хорошо, если бы Бастрыкин или Путин сделали на 8 марта подарок женщинам, которые работают в тюрьме: сотрудницам и медперсоналу, которые из-за меня имеют большую головную боль. Хорошо, если бы меня отпустили на Украину. Но если я пойму, что Россия решила угробить меня долго и мучительно, чтобы "не потерять лицо", я помогу им это сделать быстро. Я знаю, что такое сухая голодовка».
Мы спешим на Марш памяти Бориса Немцова. Ухожу от Савченко со смешанным чувством надежды и ужаса одновременно.
Надежды, потому что мне кажется, что ее должны отпустить, ведь, как она говорит: «Никто не хочет, чтобы я сдохла у них на участке».
Ужаса, потому что я на самом деле не знаю, чего хочет власть…
Но Савченко рисует двухэтажный дом для друзей. И это для меня – больше чем ее алиби.