Денис Драгунский Журналист, писатель

В российской сумятице политических мнений есть один пункт, по которому наблюдается всеобщее и полное согласие.

Власть и оппозиция (системная и несистемная), политический истеблишмент и политические же маргиналы, а также маргиналы обыкновенные; представители среднего класса, богачи и бедняки; жители столиц и отдаленных деревень согласны в одном.

Власть в России невозможно сменить с помощью обыкновенных всеобщих выборов.

Выставили свои кандидатуры Иванов, Петров и Сидоров, ну а там посмотрим на волеизъявление избирателей. Вот эту процедуру, вполне обычную, привычную и даже обязательную для большинства стран планеты (включая такие немаленькие и непростые страны, как Индия, Иран, Аргентина и ЮАР), российское политическое сознание отторгает напрочь.

Подчеркиваю, речь идет именно о выборах в собственном смысле слова, со свободой предвыборной агитации и всегда непредсказуемым результатом. О выборах от слова «выбирать», а не об электоральной легитимации сговора элит или, как было в советскую эпоху, об особом ритуале почтения к власти.

Свое неприятие свободных выборов люди объясняют миллионом причин.

Например: «В ваших так называемых демократических странах точно такой же подкуп, такие же фальсификации, такая же одуряющая пропаганда – в общем, тот же профиль, только анфас». Или: «Коней на переправе не меняют», а так как у нас в России что ни год, то бурная переправа или грозовой перевал, то власть просто-таки обречена быть несменяемой.

Еще один прекрасный аргумент: «Ну ладно, допустим, вы правы. Но – кто? Нет, вы скажите, кто?» Контраргумент типа «народ разберется» не проходит: «Народ проголосует за бесстыжего популиста, вы что, народа не знаете?»

Но куда более интересны доводы метафизические или прямо теологические. Россия, как известно, оплот христианской духовности, а христиане должны считать, что всякая власть – от Бога и повиновение власти есть безусловно богоугодное дело (К римлянам, 13. 1 – 5).

Не будем, однако, разбирать тонкости перевода с греческого на старославянский и на современный русский, хотя там есть интересные моменты: как «это не власть, если она не от Бога» превратилось в «нет власти не от Бога» – разница существенная, однако доступная лишь немногим утонченным диалектикам.

Потому что здесь возникают следующие моменты. Власть может быть хорошей (если от Бога) или дурной (если она богопротивна); но хуже того, одна и та же власть может в отдельные периоды или в отдельных случаях вести себя по-божески, а в других – совсем наоборот. Когда какой-либо древний святитель обличал царя, он не отказывал ему в возможности покаяться и исправиться, то есть из богопротивной власти снова превратиться в богоданную. То есть власть может согрешить, может и раскаяться и снова встать на путь истины. Но такой подход, являясь весьма ортодоксальным по сути своей, тем не менее подрывает народную веру в божественность власти.

Народ же (не мифический «простой народ», а большинство) рассуждает проще. Власть для народа сакральна, то есть священна. Любая. По факту того, что она власть. Наиболее просвещенные граждане все-таки поправляют: нет, все же не любая, а только та, которая от Бога.

Но как понять, от Бога она или так, сама к нам пришла?

Потому что, придя, она тут же себя освящает разными способами. В том числе с помощью древнего ритуала «миропомазания», пришедшего к христианам из времен библейских, ветхозаветных.

Вот четыре века тому назад избрали на Земском соборе юного Михаила Романова. Отлично, избранный царь ничем не хуже избранного президента. Но тут его папа, патриарх Филарет, помазал сыну голову специальным маслом в ходе обряда коронации – и все. Теперь он – Помазанник Божий, то есть царь от Бога (хотя избран был, повторяю, людьми).

Ну ладно. Надо же с кого-то начинать. Но вот был в России государь Петр Третий, помазанник от помазанников. Наследственный Помазанник, что само по себе укрепляет его авторитет. Но немецкая его жена, София-Фредерика-Августа, с помощью любовников удавила Помазанника Божия. И сама стала Помазанницей. Вопрос: можно ли стать царицей (Помазанницей Божией) после совершения греха цареубийства (убийства Помазанника Божия)?

Почему-то у нас зовут цареубийцами лишь Юровского с Войковым, а про Екатерину Вторую и Александра Первого как-то забывают. Или у них, у помазанников, свои разборки? И нас, грешных и малых, это не касается?

Но тогда получается вот что.

Раз любая власть по определению священна, значит, любая оппозиция может через некоторое время из предерзких негодяев превратиться во Власть, которая от Бога.

Так уже случалось несколько раз в нашей недавней истории.

Поэтому для маленького человека спокойнее будет не задевать ни Власть (ибо она от Бога), ни оппозицию (ибо она, исключительно по воле Бога, может завтра стать Священной и Неприкосновенной Властью).

Некоторые говорят, что священна не любая данная конкретная власть и даже не хорошая, богобоязненная власть, а сам принцип власти. Сам принцип устроения общества, когда есть власть как система отношений, есть властители и подвластные и да убоится подчиненный начальника своего. Но это, воля ваша, несерьезно, ибо у павианов точно так же.

И вообще, когда аргументов в пользу сакральности и несменяемости власти слишком много (от коней на переправе до послания апостола Павла) – это значит, что ни один из них не является верным.

Однако попробуем взглянуть с другой стороны.

Полсотни лет назад антрополог Маршалл Салинс опубликовал знаменитую статью «Poor Man, Rich Man, Big Man, Chief: Political Types in Melanesia and Polynesia» («Бедняк, Богач, Большой Человек, Вождь: политические типы в Меланезии и Полинезии»).

Салинс выяснил следующее. В первобытных сообществах существуют два фундаментально различных типа политического лидерства. В Меланезии это Большой Человек – по сложившейся традиции будем называть его Бигмен (мне кажется удобнее говорить именно так, ибо слова «большой человек» в русской традиции нагружены слишком большим числом добавочных смыслов и ассоциаций). А в Полинезии это – Вождь.

Бигмен становится лидером из-за своих личных качеств. Он самый сильный, самый работящий, самый умный и знающий, а также самый щедрый и всегда готовый прийти на помощь. Его авторитет основан на его поступках. И самое важное – позиция Бигмена не наследуется.

С Вождем совсем другая история. Он становится властелином от рождения, по факту своего происхождения из семьи предыдущего Вождя. Ему не надо быть самым сильным, умным и тем более щедрым – «каждый сам ему приносит и спасибо говорит», потому что он по наследству обладает харизмой власти и одновременно жречества.

Если Бигмен старается, грубо говоря, угодить своим соплеменникам, то с Вождем дело обстоит наоборот: люди стараются снискать расположение Вождя и через него – расположение богов.

Короче говоря, перед нами два прототипа (именно «прото-типа», первоначальных образца) различных политических устройств – демократического и монархического. Власть, основанная на деловых качествах властвующего субъекта и поэтому сменяемая, и власть священная, неприкосновенная и поэтому несменяемая.

Вряд ли можно точно узнать, почему в Меланезии сложилось так, а в Полинезии этак. И уж конечно, нельзя опрокидывать настоящее в прошлое и говорить, что все демократические нации в древности были племенами «меланезийского типа», а авторитарные – «полинезийского». Это было бы чересчур лихо.

Конечно, дело не в первобытном историческом наследии, а в недавней истории наций. В инфантильном социальном неврозе, который переживают народы, в том числе и наш народ. Я уже устал цитировать знаменитый пассаж Достоевского: «Свобода русского человека – это свобода детей вокруг отца». Но этот патерналистский принцип до сих пор главенствует в нашем общественном сознании, и из невроза возникает политическая теология уже второго уровня – обожествление существующей власти и приписывание ей элементов чудотворства и вечности.

Увы, это старый невроз, от которого не поможет никакой психоанализ, да и нет способа уложить нацию на кушетку. Где возьмешь такую мебель? И кому целый народ будет выплакивать свои травмы и комплексы?

От такого невроза может спасти разве что лоботомия (шок революции).

Но от лоботомии люди становятся «овощами», а в результате революции от народа может вообще ничего не остаться – в буквальном смысле слова.

Это наша страна, это наша нация, со всеми ее комплексами и неврозами. Это не про какой-то там «народ», а про всех нас. Как говорится, что выросло, то выросло. Тем более что мы сами рыхлили и поливали. Если надо выбирать между невротиком и «овощем», то я, разумеется, выбираю невротика. Думаю, что и вы тоже.