Наталия Зотова

Анатомия обыска: «Новая» решила выяснить, каково это, когда чужие имеют право рыться в личных вещах и взять из дома все что угодно — от телефона до личных фото. Это происходит сегодня

Обыски в последние годы стали привычной частью публичной политики. Для активистов звонящие поутру в дверь следователи — уже не неожиданность: два года назад пришли к Навальному, Яшину и Собчак, чуть позже — к людям, после этих обысков ставшим «узниками Болотной». Теперь под ударом соратники Навального.

В конце мая следователи нагрянули к активистам Николаю Ляскину и Константину Янкаускасу, которые помогали Навальному во время прошлогодней мэрской кампании. Заведено дело о «Яндекс.Деньгах»: они обвиняются в том, что похитили средства, собранные через интернет на кампанию Навального. В среду следователи добрались до Фонда борьбы с коррупцией — с обыском пришли к разоблачителю депутатских дач Георгию Албурову и по месту прописки расследователя коррупции на сочинской Олимпиаде Никиты Кулаченкова: там живут его родители. Молодые люди — свидетели по делу о краже картины, которую сотрудники ФБК подарили Навальному на день рождения. Свидетели по таким делам часто становятся обвиняемыми.

Якобы украденная картина — на самом деле распечатанный плакат, их владимирский художник Сергей Сотов развешивает на заборе в родном городе и не возражает, чтобы их снимали и уносили, — по крайней мере, так он говорит на выложенной в интернете видеозаписи. Однако позже он написал заявление о пропаже картины, да еще и оценил ущерб от кражи как значительный — это утяжеляет вину (до 5 лет тюрьмы) и означает, что подозреваемого могут арестовать до суда.
Георгий АЛБУРОВ, сотрудник ФБК. Обыск — 9 июля, «картинное» дело:

— Мы в ФБК живем в перманентном ожидании обыска, начиная с июня 2012 года — тогда был обыск у Алексея Навального и в офисе ФБК. Каждого, кто приходит к нам устраиваться, предупреждаем, что с ним такое может случиться. Это нормальная часть нашей работы. Три месяца назад у нас даже семинар был о том, как вести себя во время обыска. У троих слушателей этого семинара обыск уже состоялся.

Я ждал следователей домой еще две недели назад, как только у Алексея изъяли плакат. Так что я подготовился. У меня нет дома никаких преступных материалов или еще двадцати плакатов с забора, но неприятно, когда личные фото или материалы по работе забирают сотрудники СК. Поэтому все, чего я не хотел лишиться, я закопал в лесу.

Позвонили мне в дверь примерно в девять. Сказали, то ли посылка, то ли повестка… Но было понятно, что это обыск, за два года, что я живу в этой квартире, ко мне с посылками с утра ни разу не долбились. Я позвонил адвокату, но он не брал трубку, и тогда я открыл.

 Начали они со спальни: перетрясли все книги. Зато не полезли смотреть, что лежит на шкафах. И в кровати, под одеялом, я мог хоть десять ноутбуков спрятать — они туда не заглянули. Ванную, туалет тоже посмотрели халтурно. Нацеливались прежде всего на технику, документы мало их интересовали, их только проглядели — вдруг найдут указания от Госдепа. Забрали два ноутбука, айпэд, айфон. Долго обсуждали, изъять ли мой Ipod Nano, мог ли я спрятать на нем информацию. А фотоаппарат вовсе не нашли, я сам под конец обыска вспомнил, что он у меня есть, — нужно было как-то скопировать протокол. От того, что они могут найти на моих электронных носителях, я удара не жду.

Обыскивали меня следователь по особо важным делам, сотрудник ФСБ (дело о краже плаката на контроле ФСБ, да), разнорабочий из СК (он тоже в каком-то звании, но занимается тем, что перекапывает твои вещи) и двое понятых. Разнорабочий просто доставал вещи — если находил что-то связанное с компьютером, показывал оперативнику ФСБ, и тот оценивал важность находки для следствия.

Часа в два они уложились. Вообще, я не заметил разницы в квартире до и после обыска. Может, я просто давно не убирался… Но никто не вышвыривал вещи из шкафов, не бросал на пол. Никаких угроз, прессинга не было. До начала обыска мне спокойно дали дозвониться адвокату, телефон отобрали перед самым началом собственно следственных действий. Мне даже предложили скопировать с изымаемых компьютеров нужные мне данные.

Я отнесся ко всему спокойно: этого обыска я ждал две недели. Ожидал, что будет обыск и в квартире в Уфе, где живет моя мама, но не было, слава богу. Если занимаешься политикой, родные должны иметь даже более крепкие нервы, чем у тебя. Вообще, моя жизнь стала гораздо веселее — с уголовочкой.

Недавно я окунулся в странное ощущение: что любое твое действие может вызвать скандал или уголовное дело. Теперь надо в десять раз аккуратнее соблюдать ПДД. Но нет, я не чувствую паралича, который мешал бы работать. Все это — оценка наших заслуг со стороны Бастрыкина. Отлично, значит, будем работать дальше и больше.

 

Ольга ГОРЕЛИК, жена сидящего под домашним арестом Константина Янкаускаса. Обыск — 23 мая, по делу о «Яндекс.Деньгах»:

— Это прозвучит пафосно, но жизнь я делю на «до» обыска и «после». Мужа вскоре взяли под домашний арест, кроме того, у меня умерли две бабушки, но это не имеет отношения к уголовному делу.

Сам обыск начался в 7.23 — почему-то запомнилось время, когда позвонили в дверь. «У вас в подъезде произошло убийство, нам нужно вас опросить». Муж ответил, не открывая: «Сейчас слишком рано, а мы все равно ничего не слышали». А они продолжают звонить в дверь. «Перестаньте хулиганить, здесь живет муниципальный депутат», — говорит муж. «Ах, депутат! А мы к вам с обыском».

Мы не первый год в политике, знаем, что нельзя их пускать до приезда адвоката. Они из-за двери говорят: посмотрим, кто быстрее, ваш адвокат или наша болгарка. В общем, мы три часа держали их под дверью. Я стирала с телефона всякие видео с танцами и песнями, чтобы на «Лайфньюс» потом не появились ролики с неловкими сюжетами. Бабушка — мы с ней живем — оттирала со шкафа наклейки «Навальный». Мы звонили родителям, но никто из них упорно не брал трубки. И тут мы поняли, что, значит, к ним тоже пришли и запрещают подходить к телефону. Это был самый неприятный момент — мы начали волноваться за их здоровье. Но оказалось, они выдержали все это гораздо лучше, чем мы ожидали. К обыску они совсем не были готовы, но мой папа быстро собрался и начал цитировать следователям Высоцкого — что-то про ментов и понятых.

Пока мы ждали адвоката, у нас под дверью собрались друзья и журналисты. Первый этаж в смысле обысков очень удобен: Костя целую пресс-конференцию давал с балкона. Когда адвокат приехала и мы впустили следователей, они к нам в квартиру зашли как в укрытие: «Что они у вас такие злые, что они на нас кричат?» Это с ними общались наши товарищи из штаба Зюзино, «Партии 5 декабря» и «Партии прогресса».

Цели запугать и разворотить квартиру у следователей не было. Ну, прошли в ботинках, подумаешь, у нас и гости так делают. Вещи из шкафов не выбрасывали, не «жестили», не хамили, даже шутили с нами. Говорили: «Поймите, у нас работа». Мы понимали, что раз обыск, то будут последствия, в покое нас вряд ли оставят. Но не скажу, что в процессе было страшно или обидно: ожидание обыска было гораздо более нервным. Мы даже чаю им предложили: один следователь, балагур, выпил две чашки кофе, потом даже сам стал себе наливать. Пока мы ждали машину, чтобы увезти Костю на допрос, следователи рассказывали истории из своей работы, например, про понятие «объективная истина»: нужно искать и доказательства виновности, и невиновности подозреваемого, получается, говорили они, какая-то шизофрения. Муж рассказывал про свое депутатство — слушали с уважением, но это ничего не значит. Они могут даже соглашаться, но если им скажут — шейте ему 10 лет, они все сделают. Этот следователь-балагур все пытался вывести нас на разговоры о политике, но мы понимали, что все может быть использовано против нас.

 

НИКОЛАЙ ЛЯСКИН — ОБЫСК 23 МАЯ, ПО ДЕЛУ О «ЯНДЕКС.ДЕНЬГАХ»:

— Все началось со звонка сестры в полвосьмого утра. Она была в квартире родителей одна, беременная, а ей чуть ли не ногами в дверь долбят. «Что делать?» Говорю: не открывай, сейчас приеду с адвокатами. Пока я одевался, и у меня в дверь звонок. Но ко мне пришли люди вежливые: «Николай Николаевич, откройте, пожалуйста». Я знаю, что надо всегда ждать адвокатов, но я хотел здесь им открыть, чтобы там, у сестры, они тоже поспокойней себя вели. Ее там сильно напугали: хватали за руки, один из пришедших ее толкнул. А у меня следственная группа вела себя прекрасно, я даже попросил их позвонить туда, следователям у сестры, и сказать им, чтоб успокоились. После этого, говорит сестра, толкавший ее человек куда-то пропал из квартиры.

У меня все прошло в корректной форме. У сестры вещи вытаскивали, раскидывали. У меня — даже спрашивали из вежливости, можно ли посмотреть: я сам открывал, вытаскивал, потом клал на место. Такого, как фильмах, чтобы все валялось на полу, не было — вот у сестры был беспорядок приличный. Плохо только, что раннее утро: дома и жена, и дочка. Дочь проснулась от стука в дверь и напугалась. В частности, поэтому я им быстро открыл. А потом — ну пришли какие-то дяди: она общительный ребенок, к гостям привыкла. Она же в 4 года не понимает, зачем к нам пришли. Ребенка мы как можно скорее увели к соседям — мы дружим. Пока за стеной шел обыск, они с дочкой играли.

Шуточек мы не шутили: я был зол из-за происходящего с сестрой. Только когда они заходили, я в шутку предложил им надеть бахилы: у нас для дочкиных врачей на всякий случай лежат. Отказались, конечно, прошли в обуви.

Для сестры или родителей само слово «обыск» — уже страшно. Но я был морально давно готов. Надеялся, конечно, что минует меня чаша сия. Не миновала.

Сам процесс — это противно. Мерзко, что копаются в твоих вещах, а ты знаешь: могут забрать что угодно, объявив необходимым для следствия. Захотят — все кружки с кухни заберут, и будешь как дурак без кружек. Впрочем, в нижнее белье они не полезли. Так и сказали: «Вообще, конечно, надо бы перевернуть, здесь обычно все и прячут. Но мы не будем». Понадеялись на мою добропорядочность.

Пока шел обыск, к подъезду друзья и знакомые приехали. А следователи велели консьержке пускать в подъезд только живущих в нем и представителей СК. Поэтому за время обыска у меня под окнами собрался еще и мини-митинг из людей, которым просто нужно было в подъезд.

Еще до начала следственных действий я выложил в твиттер фото подполковника, как он сидит у меня на кухне. И когда меня уже собирались везти на допрос и я включил телефон, начали серией приходить уведомления: фото разошлось широко, сотни ретвитов. «Что это? — спросил один из следователей. — Можно посмотреть?» И говорит подполковнику: «Слушай, тут пишут, что ты толстый!» Подполковник стал просить фото удалить, договорились на том, что я просто больше не буду их снимать.

Потом меня везли на допрос, они немного извинялись: «Мы сами не знаем, зачем нас к вам отправили, обычно мы занимаемся экономическими преступлениями». Хотели, чтобы я вошел в их положение. Но я-то знаю, что это стандартная разводка.

С тех пор я живу с чувством, что меня, возможно, вот-вот «закроют». Но я это ощущение осознал, зафиксировал и отодвинул в сторону. Живу дальше. Иначе невозможна будет ни кампания, ни общественная деятельность — да банально поднести бабушке на улице сумку будет невозможно — вдруг она заявит, что я пытаюсь ее ограбить.

 

Под текст


Татьяна СОЛОМИНА, адвокат Московской коллегии адвокатов, правовой эксперт, проводившая семинар о поведении на обыске в ФБК:

— По действующему закону следователи имеют право делать все. Могут даже приходить с обыском без постановления суда, мотивировав это крайней необходимостью — именно так они сделали в случае с Албуровым. Они могут забрать все, что их интересует. Приходят с обыском по делу о картине — а забирают все гаджеты. Или, например, забирают личные письма и фотографии, придя по делу о массовых беспорядках.

Обязанности следователей на обыске — привести понятых и оставить копию протокола. Как правило, это соблюдается.

Толкать обыскиваемого, как делали с сестрой Ляскина, — это статья 286 УК: превышение должностных полномочий. Но никаких последствий не будет: я несколько раз пыталась возбудить дело по этой статье — не получилось, всегда друг друга покрывают.

Следователи не обязаны сохранять порядок в чужой квартире или убираться после — это прописано в должностных инструкциях. Да, они могут предложить лицу добровольно выдать те или иные предметы, прежде чем переворачивать квартиру вверх дном. Но часто они сами не знают, что конкретно ищут. Кроме того, вываливание вещей на пол — это устрашение.

Для детей обыск — конечно, травмирующий момент, я всегда их советую уводить. Это не прописано в законе, но следователь обычно идет навстречу — совсем зверей я среди них ни разу не встречала.