В следственном изоляторе № 1 в Краснодаре 7 июля был найден мёртвым лидер кущёвской банды Сергей Цапок. По предварительным данным, заключённый умер от инсульта. В настоящее время причина смерти выясняется, проводится проверка.

Заметим, что 4 июля также в одиночной камере СИЗО покончил с собой член банды Цапка Игорь Черных. При этом он стал третьим членом группировки, совершившим самоубийство за последнее время.

Российский политический и общественный деятель, исполнительный директор общероссийского движения «За права человека», депутат Национальной ассамблеи РФ, член федерального политсовета Объединённого демократического движения «Солидарность» Лев Пономарёв объяснил нам, почему он не верит в то, что это был просто инсульт и в этом случае полицейские не играли никакой роли.

— Мне уже звонили мои правозащитники оттуда и сказали, что с его состоянием была жалоба и до этого — якобы что-то не в порядке, что ходил к нему кто-то. И первое, что я могу сказать: нельзя говорить о том, что это было неожиданно. Я не знаю всех деталей, но поступали жалобы, связанные с неприятностями у Цапка, и до этого. И поступала версия, что пускали какой-то газ. Это тоже на слуху.

— Основная версия смерти Сергея Цапка — сердечная недостаточность.

— Это я понимаю, но вот смотрите, что я думаю. Конечно, инсульты бывают неожиданными, но если учесть, что это третья или четвёртая смерть члена банды «цапковских» в СИЗО и что все [предыдущие] смерти — самоубийство, я в это мало верю. Это первое.

Второе: очень много было информации было до этого, да и вообще это очевидно, что Сергей Цапок, будучи депутатом местного совета, будучи главой, по-моему, депутатского объединения молодых депутатов Краснодарского края... Я не поверю, что там самую активную роль не играла полиция. И об этом все написали — и корреспонденты, и другие люди.

И я думаю, что сейчас просто уничтожают людей, которые могли дать и давали наверняка показания. Поэтому я мало сомневаюсь в том, что в смерти Сергея Цапка могут быть замешаны полиция и спецслужбы. Вот такая моя позиция. И ещё хочу сказать, что очень много журналистов писали и делали расследования, что у Цапка были плотные контакты с полицией.

— Такие люди, как Сергей Цапок, часто умирают в местах заключения, СИЗО?

— Да, бывает. Но я хочу сказать, что в то же время кто-то мстит за уголовников — в это никогда не поверю. Я просто думаю, что очень маленькая ответственность начальников СИЗО сейчас.

Я недавно делал доклад, значительная часть которого легла на стол президента. Так вот, в этом докладе мы говорили, что мы получаем сообщения о смертях, я бы даже сказал — об убийствах заключённых, с подозрениями на то, что заключённый реально убит. Примерно десять случаев в год мы («Фонд защиты прав заключённых») имеем, и только по одному из десяти возбуждаются уголовные дела, расследуются и потом закрываются. И у нас доклад был сделан по трём годам — то есть у нас за три года где-то тридцать случаев убийств: мы подозреваем, что было совершенно тридцать убийств. И реально были доведены до расследования два или максимум три случая за эти три года и кто-то был наказан — то есть, [в трёх случаях] видно, что доведено дело до конца.

Поэтому фактически такая система видима. И [она] полезна государству, то есть полезна видимость расследования, видимость суда. Как правило, если в убийстве участвует администрация, то за превышение полномочий сажают, а не за убийство, то есть не по 105-й статье, что за убийство преднамеренное.

И эта система видимости устоялась, укрепилась за последние 13 лет, и, видимо, она выгодна власти. Хотя президенту неоднократно доказывал Совет по правам человека, уполномоченный по правам человека — и [бывший омбудсмен Владимир] Лукин, и та же [нынешний Уполномоченный по правам человека Элла] Памфилова, когда она была председателем Совета по правам человека. В принципе, это докладывается регулярно, это не новость для власти.

Опять-таки, это не новость и для средств массовой информации, то есть эта тема широко обсуждается в региональных СМИ и федеральных СМИ. Вы сейчас напечатаете об этом, но ничего не меняется, никого не наказывают. Нет политической воли у руководства страны, чтобы наказывать людей, тех, которые пытают, мучают, убивают в СИЗО, колониях других людей. Эта система устоялась, и, видимо, при этом политическом режиме так и будет функционировать.

— Что нужно, чтобы изменить такую устоявшуюся систему?

— Я думаю, что изменение политического режима. Обратите внимание: я не говорю «Путин» — я говорю «политический режим», когда силовики правят бал, когда силовики в Государственной думе силовики формируют основное лобби, когда политический режим опирается на полицию и дают им максимальную преференцию вплоть до того, когда разрешают стрелять по толпе.

Недавно прошёл проект закона — слава Богу, закон пока не приняли — о том, чтобы полицейским дали право стрелять по толпе. Не стесняясь об этом говорил журналист [и депутат ГД Александр] Хинштейн: говорил, что надо, что людям надо право дать. Если будут какие-то жертвы — неважно, просто полицейским нужно дать право стрелять в подозрительного человека. Вот такие слова говорил. Журналист.

— Чем власти выгодна подобная система?

— Полиция — последняя опора власти. Обратите внимание, кому повышают зарплаты. Зарплаты регулярно, из года в год, повышают силовикам, и расходы из российского бюджета, которые выделяются на эту сферу, не такие уж и одинаковые. То есть повышаются зарплаты силовикам и чиновникам, силовикам даже больше.

Наша страна, определённо, полицейское государство. И власть намерена держаться на штыках, как говорится. Только когда в схватку вступают два силовых блока, мы узнаём какую-то правду. Вот когда [генерал МВД, начальник управления экономической безопасности и противодействия коррупции Борис] Колесников якобы покончил жизнь самоубийством. Опять-таки похожий случай. Адвокаты говорят, если это было самоубийство, то тут присутствовало доведение до самоубийства. До этого он был избит.

И Цапок, и Колесников — две стороны одной медали, то есть разрешённого насилия в следственных изоляторах.

— Как думаете, надзиратели, которые не уследили ни за Сергеем Цапком, ни за другими членами кущевской банды, будут наказаны?

— В том-то и дело, что вероятность очень маленькая. Будет доследственная проверка, может быть, возбудят уголовное дело, которое потом закроют. Сейчас все сразу постарались выставить, что у него якобы инсульт.


Смотрите, яркий пример, совсем недавний. В Екатеринбурге выдали труп в запаянном, в закрытом гробу, сообщили родственникам, что заключённый якобы покончил жизнь самоубийством. Но нашим правозащитникам удалось заглянуть под крышку гроба и сфотографировать. Оказалось, что человек был абсолютно избит. Позже родственникам стали говорить, что нужно возбуждать уголовное дело, а к родственникам пришли и напугали их, оказали силовое давление. После чего родственники правозащитникам сказали: «Нет, мы не заинтересованы в возбуждении уголовного дела. Отстаньте от нас». Но ведь, согласитесь, надо было подать заявление, но родственники отказались.

Это не первый раз происходит. Ещё один случай помню, когда выдана смерть была в качестве самоубийства, но заключённого убили. И родственники хотели подать заявление, но их вновь напугали. И мать убитого парня сказала: «У меня ещё один сын есть, я не хочу, чтобы его так же убили». И отказалась от возбуждения уголовного дела по факту убийства в СИЗО.

Я бы так сказал, что ситуация вообще катастрофическая. И особенно она страшна вот чем: я знаю, что вы напишете правду, у вас популярное издание, его будут многие читать, но ничего не изменится. Вот это привыкание общества и власти к тому, что разрешено убивать, — страшно.

— В прошлую пятницу (4 июля) депутаты приняли закон об ужесточении наказаний за нарушения правил проведения митингов. По факту, ужесточение — ещё один путь воздействия на людей.

— Вы знаете, мне кажется, что это больше не в законах дело, а в настроении. Сейчас наблюдается упадок. Я не думаю, что этих законов люди боятся. Этим законом не напугать людей, когда будет соответствующее настроение.

Социальные события очень трудно предсказуемы, понимаете, да? Мне кажется, что есть что-то такое, что мы плохо понимаем — когда общество обсуждается, а когда нет. Я пережил много революций, сам был лидером движения в 90-х годах. Но эти законы людей не напугают. Будет момент, когда люди выйдут и смогут смести эту власть, но может произойти, что будут кровавые события. Это плохо. Я сторонник мирных революций. Но иногда пружины в обществе сжимаются, а власть этого не понимает. Она думает — обошлось и обошлось, второй раз, третий раз обошлось, мы и будем так продолжать. Но потом произойдёт взрыв, абсолютно предсказуемый, я вас уверяю.

— Как думаете, когда?

— О, этого я не знаю. Я же не Ванга.