Про похищение мы, друзья, коллеги в Москве, Париже и Киеве, узнали не сразу — о своем похищении Коваленко смогла сообщить близким лишь на вторые сутки. В плен Коваленко взяли еще в прошлую пятницу на выезде из Славянска, обвинив в сотрудничестве с разведками западных стран.
Мои давние приятели — Алиса вместе с мужем, французским репортером Стефаном Сиоханом, — уже отсняли материал для фильма о гражданском конфликте на востоке Украины. Они уже побывали в расположении украинских частей, участвующих в антитеррористической операции, снимали и ополченцев Славянска. Стефан выехал в Донецк на день раньше, в четверг, и увез отснятый материал на флеш-карте с собой. Алиса, переночевав в Славянске, решила заехать и поснимать еще и в Краматорске. Выдвинулась на такси. А на ближайшем блокпосту ДНР водитель сдал ее боевикам. После возвращения Алисы в Киев я встретился с ней и записал ее подробный рассказ.
Неожиданно водитель затормозил и крикнул: «Мужики, добыча!»
— Славянск сейчас блокирован со всех сторон двойными кольцом: в первом кольце стоят на блокпостах ополченцы ДНР и охраняют подходы к городу, во втором, внешнем, кольце стоят и блокируют уже украинские военные. Разделяет посты где-то пара сотен метров, и друг друга они разглядывают в бинокли. Очень похоже на картинки с границ Северной и Южной Кореи — воюет один народ.
Блокпост славянских ополченцев мы пересекли без проблем. Остановились только на внешнем блокпосту украинцев, где я немного решила поснимать и пообщаться. Затем мы поехали дальше и оказались на территории, контролируемой уже повстанцами Краматорска. У них тоже был свой блокпост, повсюду были люди с автоматами и гранатометами. Неожиданно водитель затормозил и крикнул: «Мужики, добыча! Привез вам шпионку из «Правого сектора»! Хватайте ее». Я даже не успела ничего понять, как меня вытащили из машины, ткнули лицом в капот, приказали расставить ноги и не шевелиться. Меня досмотрели, затем развернули и наставили автоматы: «Сейчас ты, крыса, будешь расстреляна по законам военного времени». Я спросила, за что, а они сказали: «За то, что снимала наших парней в Славянске и передавала информацию военным». — «Но я ничего не передавала!» — «А твой парень, этот француз, — сказали они, — нам доложили, мы знаем про него, он тоже снимал. Пусть доставит сюда всю съемку». Сказали, что я работаю на иностранную разведку.
Дальше меня повезли на допрос в СБУ, где у боевиков находился штаб. Там со мной говорил повстанец по имени Гром, он представился как главный по Краматорску. Потребовал, чтобы я призналась, что снимаю для СБУ, и хотел, чтобы я рассказала о всех своих наблюдениях в расположении украинских военных. Я сказала, что помню немного, а съемка осталась у Стефана, попросила отпустить меня. Но он потребовал вызвонить Стефана и пригрозил, что сделает плохо и ему, и мне, и моим родителям в Киеве, если мы откажемся сотрудничать. «У нас есть все про тебя и люди в Киеве, — сказал Гром. — И у нас здесь есть чеченцы. Ты хочешь общаться с ними? Они отрежут тебе уши, этого хочешь, девочка?»
Главный по Краматорску — «военный из Рязани»
Мы не смогли дозвониться до Стефана. И тогда Гром потребовал вспомнить все, что я видела, и сказал, что лучше мне начать сотрудничать с ним, потому что он не будет резать мне уши и ломать пальцы, что он «в целом нормальный парень». Это, конечно, было похоже на игру в доброго и злого полицейского, но потом мне показали камеры этого СБУ, где сидели две избитые женщины и мужчина в жутком виде. Гром сказал, что они давали наводки украинским военным и рассказывали им о локации повстанцев. «За это они будут гнить здесь». Я спросила: и даже женщины? «Эти суки нас сдавали», — ответил Гром. Я спросила его, кто он сам, и он сказал, что военный из Рязани, но приехал добровольцем помогать братьям в Донбассе.
В допросах прошел целый день, и поздно ночью Гром отвез меня на свою съемную однокомнатную квартиру на улице Юбилейной, где закрыл меня без документов и техники. Сказал, если попытаюсь уйти, он сделает плохо семье и Стефану. Заснуть в ту ночь я так и не смогла, ждала, что они ворвутся ко мне, представляла самое страшное. Но никто не пришел. А на следующее утро Гром снова отвез меня в СБУ.
На столе в его кабинете лежала куча чьих-то паспортов, телефонов и записных книжек. Гром говорил, что это документы задержанных шпионов и агентов. «Даже не спрашивай, где они сейчас, — сказал Гром. — Ты же не хочешь кончить, как они». Дальше он стал изучать мою телефонную книгу и спрашивал обо всех номерах, по которым я звонила в последние дни. Там было несколько номеров военных, с которыми я договаривалась о съемке. Но я не стала говорить ему об этом, сказала, что это — мои знакомые в Донецке. Он обещал проверить и, если я совру, избить и кинуть в камеру. В телефоне они изучали мой фейсбук, смотрели все фотографии. Там был кое-какой материал с Майдана.
«У нас большие возможности», — сказал Гром. И показал на ящик в столе, там лежали стопками чистые бланки украинских паспортов: «Наши люди есть повсюду, и никто нам не преграда».
Со мной Гром всегда был хладнокровен, почти никогда не кричал. Но это-то и пугало. В какой-то момент, когда от меня требовали признаться в шпионской деятельности, на столе зазвонил мой телефон. А там установлен шуточный рингтон с песней украинских повстанцев. Гром сказал: «Ну вот и все», — и вышел из кабинета. Я думала, сейчас меня расстреляют. Но через полчаса он вернулся и спросил, готова ли я, наконец, выдать пароли и явки…
«Нельзя же тебя отпускать просто так, это значит, что мы обознались»
…Я плакала, потому что не знала, о чем идет речь и что они хотят. И меня снова увезли на квартиру. Я провела там еще двое суток и сумела достучаться до соседей, попросила их сообщить о моем похищении родственникам. Соседи были хоть и напуганы, но поняли, что к чему, и позвонили по номеру брата, который я им дала.
На третьи сутки пришел Гром и заявил, что меня готовы освободить, но вещи и документы не отдавал.
Я не знала, что уже идут переговоры. Только потом Стефан рассказал, что были звонки из Москвы, что журналисты дергали людей из ДНР, а те звонили в Краматорск. Но мгновенной реакции не было, боевики на местах явно не очень хотели слушать указания этой Донецкой республики. Тот же Гром сказал мне, что «эти кабинетные клоуны ему не указ». Стефан ездил просить за меня к Пономареву в Славянск. Но тот сказал, что ничем не может помочь, и посоветовал Стефану думать о своей заднице, которую ему надерут, если он сейчас же не уедет. И он, и все мои близкие все это время не знали, что со мной происходит и как меня содержат. Для боевиков я становилась как ненужный груз, который им было жалко бросать. Гром мне так и сказал: «Нельзя же тебя отпускать просто так, это значит, что мы обознались».
Еще сутки я провела в ожидании, но понимала, что скоро меня отпустят: мне намекнули, что мной интересуются коллеги и близкие, и это создает ненужный шум. Просили всем рассказать, что меня не пытали и не грабили. В общем-то это так. Правда, из кошелька все равно исчезли все наличные деньги.
Алису Коваленко отпустили во вторник, на пятые сутки, после вмешательства коллег из России и Франции и переговоров с представителями Донецкой народной республики. Освобождения Алисы Коваленко требовала, в частности, «Новая», понимая, насколько абсурдны обвинения в шпионаже.