Татьяна  Становая    Трудно себе даже представить, сколько тысяч человек вчера с облегчением выдохнули, услышав совершенно неожиданное выступление Владимира Путина после встречи со своим швейцарским коллегой, действующим председателем Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) Дидье Буркхальтером. Рубль пошел вверх, вероятность введения новых санкций – вниз. В сети появились самые разные версии, насчет того, что же такого человек с фамилией, созвучной слову «бухгалтер», сказал российскому лидеру, что тот вдруг развернулся в своей позиции по Украине на 180 градусов. Никто не мог предсказывать такого развития событий.

Путин умеет удивлять. Но еще лучше Путин умеет блефовать. Вспомните, как он шел на повышение ставок, на обострение в период подготовки и проведения референдума в Крыму. Ждали, что вот-вот будет война (и это ожидание, несмотря на все последующие заверения, что вторгаться на Украину Кремль не будет, оставалось очень высоким). И вдруг смена риторики. Что это, план или вынужденная уступка под давлением, проявление слабости или намерение перехитрить противника, дипломатический размен, детали которого мы пока просто не знаем, или временное отступление под страхом новых санкций? Ответ, несмотря на сложность вопросов, в действительности так прост, что многие наблюдатели могут сегодня схватиться за голову и подумать: как же мы не просчитали это заранее!

Путин очень хорошо понимает, что Россия Крым больше не отдаст, а восточные области Украины могут в среднесрочной перспективе отделиться от Украины, причем роль Москвы в этом процессе будет лишь сопроводительной. Присоединять их к России планов, судя по всему, не было и нет. Сценарий, который мог обсуждаться всерьез, только один – это сценарий Абхазии и Южной Осетии (самоопределение и признание независимости со стороны России без вхождения в состав РФ), и то не завтра и не после завтра, а при худшем развитии ситуации для Украины – лет через несколько. Кремль в построении своей политики в отношении Украины исходит из того, что Украина как государство движется к краху (и явно не без российской помощи, в чем существенную роль могут сыграть цены на газ), а значит, вне зависимости от конкретных исторических обстоятельств этот вектор преломить будет сложно, и у России будет оставаться значительный рычаг влияния через настроения восточного электората.

В такой ситуации Путин пробует разные шаги, направленные на достижение одной цели – наделение востока Украины правом вето на принятие ключевых решений о векторе развития страны в будущем. Инструментов использовалось для этого два. Первый – поддержание идеи референдумов о самоопределении народов. Второй – требование переноса президентских выборов и первоочередного принятия новой Конституции. При этом важно понимать, что в Кремле не было заблуждений на предмет того, что эти задачи именно инструментальны и не представляют собой самоцели.

Самоцелью же в нынешней ситуации является то самое условное «право вето», выраженное в той или иной форме децентрализации власти (приоритетом тут являются прямые выборы органов власти восточных регионов и желательно – создание верхней палаты парламента с представительством регионов, что могло бы затруднять принятие решений, легитимирующих североатлантическую интеграцию, ограничение прав русскоязычных и т.д.). Так вот, по мере приближения президентских выборов и по мере нагнетания ситуации на востоке (особенно на фоне Одессы) становилось понятно, что через пару недель эти два инструмента могут превратиться, как в сказке про Золушку, в тыкву.

Таким образом, ключевой причиной смены риторики Владимира Путина стало понимание, что президентские выборы на Украине пройдут с нашим согласием или без такового. Попытки продавить референдумы как механизм срыва этих выборов провалились. Важно исходить из того, что референдумы в восточных регионах поддерживались вовсе не для того, чтобы потом реализовать «крымский сценарий», а лишь для усиления давления на Киев, для принуждения его к конституционной реформе по российской схеме.

Из двух ключевых «уступок» лишь одна является попыткой «торговать воздухом», как заявил вчера премьер Украины Арсений Яценюк. Это готовность России признать, конечно при определенных условиях, легитимность президентских выборов. Это попытка сохранить лицо в заведомо проигрышной партии, рассчитывая, поднакопить силы к новому бою и с расчетом затем выиграть войну. Причем вчерашнее заявление Путина о выборах не обязывает Россию практически ни к чему: Кремль вполне может 26 мая заявить, что выборы прошли с нарушениями, а процесс голосования признать демократическим нельзя. Кремль также всегда может обвинить (и обвиняет) Киев в невыполнении женевских соглашений и применении насилия: маловероятно ведь, что киевская власть полностью откажется от попыток взять под контроль восточные города. Так что признание выборов – это блеф с обратным знаком, предоставляющий новые возможности для заведения своих противников в дипломатические лабиринты путинской политики.

Вторая уступка – однозначное отступление и признание, что России не удалось в полной мере реализовать сценарий «русская весна как способ срыва президентских выборов и разрушения украинской государственности». Теперь представим, что Россия все-таки не отказалась бы от самоопределения восточных регионов. Это означало бы попытку разыграть самую выигрышную карту в условиях, когда ситуация заведомо проигрышная. Обратим внимание на стилистику принятия Путиным спорных с точки зрения международного права и демократических стандартов решений. Взять тот же Крым. Референдум в Крыму был проведен под жесточайшим контролем российских «наблюдателей» и «вежливых людей», настроения в Крыму были однозначно на стороне России, успех был гарантирован, риски кровопролития после референдума – сведены к минимуму. Или референдумы о самоопределении в Абхазии и Южной Осетии, аналогичная ситуация. Путин идет на подобные шаги, только когда он абсолютно убежден в успехе кампании и ничто помешать этому не может.

Референдумы же в Луганской и Донецкой областях – надо признать – были чистой воды «разводкой», в которую многие поверили. Это не означает, что Кремль откажется от игры на самоопределение восточных областей. Однако в нынешних условиях этот козырь припасен на будущее. Кремль, исходя из того, что ситуация на Украине продолжит деградировать, риски новой революционной волны остаются очень высоки, угроза социального взрыва – более чем вероятной, понимает, что идея референдума может быть отыграна гораздо успешней в более критических для Киева условиях.

Отступление Путина – это не пересмотр стратегии России на Украине, а лишь смена тактики в достижении целей. Это готовность адаптироваться к ситуации в условиях, когда прежняя линия себя исчерпывает, и это, слава богу, признак адекватности. Причем все озвученные «уступки» – обратимы и строятся на убежденности, что в нынешнем виде государство Украина так и не состоялось и внутригосударственная дезинтеграция неизбежна по-плохому или по-хорошему. Сейчас Кремль объявляет «мирную паузу» для того, чтобы убедить убаюканный уступчивостью Запад в необходимости глубокой конституционной реформы на Украине. И интрига даже не в том, получится или нет. Интрига в том, насколько дееспособна окажется украинская власть перед лицом социально-политических и экономических вызовов. Путин пока подождет.