В Москве задержали (через четыре часа, правда, выпустили) пикетчиков с «невидимыми» плакатами: они вышли на защиту узников Болотной, протягивали руки вперед, якобы держа транспаранты, которых не было. Сам намек на протестные плакаты был, однако, сочтен нарушением правил.

В интернете уже вовсю гуляет шутка о том, что на следующих акциях ОМОНовцы будут тащить в автозаки невидимых пикетчиков. Но шутки шутками, а смысл у всего происходящего довольно серьезный: ясно же, что хватать сегодня, как в анекдоте брежневских времен, будут даже за листовки, в которых ничего не написано. Просто белая бумага. Всем и так все понятно.

Кому-то это покажется началом конца российской реакции: абсурдные действия всегда свидетельствуют о кризисе. Так нам казалось. Теперь понятно: не всегда. Иногда абсурд, напротив, победителен и неуязвим. «В бессмыслице – сила», как писал Курт Воннегут применительно к государственной символике.

Вот Владимир Путин, глядя в глаза журналистам, заявляет, что Крым присоединен не будет, таких планов нет, – а вот Крым присоединяется через каких-то полторы недели. Вот тем же акулам пера рассказывают об отрядах самообороны Крыма, заверяя, что никаких российских военных там нет. Вот в Госдуму вносится законопроект, в котором к организаторам массовых беспорядков приравниваются заявители митингов. Вот в новой концепции отечественной культуры предлагается отойти от толерантности и мультикультурализма, а в основу всей культуры положить идеологию и «традиционные ценности».

Все это абсурд, отлично понятный любому, кто этот абсурд насаждает. И это свидетельство силы, а не слабости (по крайней мере им наверху так кажется): мы можем, простите за каламбур, схватить кого угодно за что угодно.

Мы можем арестовать за невидимый плакат и за то, что на нем написано, коль скоро уже попытались увидеть крамолу в ненаписанной пьесе. Мы можем отменить не только законы собственной страны, но и законы природы, и ни перед кем не будем отчитываться, поскольку остановить нас военной силой нельзя, а любое сопротивление лично нам мы приравниваем к предательству Родины.

Мы можем делать все, что захотим, и абсурдность наших действий лишь подчеркивает нашу силу, поскольку ни перед кем отчитываться мы не обязаны. Нам можно все, вам ясно? Черное – это белое. Захотим – будем арестовывать за цвет глаз, и вся страна будет в восторге: ничто так не сплачивает, как аресты. Тут двойная спайка: с одной стороны – страх, что следующими будем мы. А с другой – радость, что пока еще не тронули нас.

Эта смесь ужаса и ликования всегда срабатывала в России, а теперь она подкреплена абсурдом. Знать, они там действительно сильны, если позволяют себе с грозным видом нести любую ерунду.

Конечно, тактика тотальной абсурдизации опасна – прежде всего для самой власти, – поскольку в дурдоме не бывает ни настоящего патриотизма, ни преданности, ни ответственности. Абсурд – никак не способ продлить свои дни: он скорей позволяет порезвиться напоследок. Системы, в которых нет правил, долго не живут.

Но в российской традиции как раз устроить напоследок знатную веселуху. Вот почему нам, занесшим ногу над пропастью, сегодня не страшно, а смешно.