Военно-морская служба порой – это настоящий курорт. Иной раз стыдно даже зарплату за такое получать, самому хочется ещё и доплатить. Поначалу и наше плавание напоминало неспешную морскую прогулку. Открытый переход по тёплым морям не подразумевает большого напряжения сил – не надо больше прятаться, уклоняться, избегать. Ни тебе срочных погружений, ни ночных тревог, ни бессонных ночей. Всё спокойно, размеренно.
Солнце, хоть и жарило немилосердно, но на ходу и с ветерком это почти не чувствовалось. Практически ежедневно нас настигал какой-нибудь блуждающий тропический ливень и изливал на палубу тонны дармовой и, что особенно ценно – пресной воды. Иной раз, завидев на горизонте характерное тёмное пятно, командир менял курс и направлял корабль под набухшую влагой тучу. В ход шло всё моюще-чистящее, потоки мыльной воды стекали через шпигаты в море, оставляя за кормой пенный след чуть ли не до горизонта. Суровые подводники драили друг другу спины колючими мочалками из пеньки и даже металлическими пайольными щётками. Тот, кто не успевал помыться за один дождь, на следующий шёл вне очереди.
На подходе к Филиппинам в размеренные походные будни добавилась толика разнообразия – стало попадаться больше кораблей, а в проливе Боши так и, вообще, движение стало как на проспекте – только успевай расходиться. Некоторые, особо любопытные, специально подходили ближе и замедляли ход. На палубу высыпали зеваки, показывали пальцами и то и дело фотографировали. Видимо, встреча в океане с одинокой подводной лодкой для них было, действительно, событием.
Филиппинское море встретило неласково. Задул сильный ветер, седыми вихрами покрылись гребни, и скоро всё это переросло в полноценный тайфун. Нас валяло так, что кое-где из аккумуляторов повыливался электролит. Крен порой доходил до сорока градусов, и, находясь на мостике, рукой можно было зачерпнуть из проносящейся мимо волны. Носовой бульб и надстройка практически всё время находились под водой, а если и оказывались на поверхности, то лишь затем, чтобы через мгновение с ещё большим размахом рухнуть в пучину. В ограждении рубки свободно гуляла вода, и, чтобы не заливало центральный пост, командир распорядился задраить люк. Заливать перестало, но сразу стало плохо дышать. При попутном ветре дизель начал засасывать свой же выхлоп, по отсекам поползла сизая дымка. В сочетании с жарой и сильной качкой, подводная лодка скоро превратилась в форменную душегубку.
Честно скажу: это уже совсем не напоминало курорт. И главное – некуда было деться! Оставалась одна отдушина – ходовая вахта на мостике. Свежий воздух, вольный ветер – об этом можно было только мечтать! И я мечтал, ожидал, томился, считая минуты, когда придёт моя очередь. Желудок уже отверг недавний обед из трёх блюд, утренний чай с колбасой и бутербродом, и к горлу настойчиво подкатывал вчерашний ужин. Ужина мне было жалко, и я терпел. Вообще-то, я обычно не укачиваюсь, но духота и стоявшая перед глазами сизая пелена сделали своё дело. Внутри как будто поселилась сама смерть – тошнотная желудочно-кишечная сущность – и подталкивала костлявой рукой пустой уже желудок наружу. Я маялся, бродил по отсекам, оскальзываясь на липких лужицах, судорожно хватаясь за что попало и нигде не находя себе места. Крен закладывало порой такой, что удобней было двигаться по переборке.
И вот я, наконец, дождался своего часа:
– Третьей боевой смене заступить! – пробулькал кто-то на мостике, закашлялся и, кажется, захлебнулся.
Из последних сил карабкаюсь по трапу. Командир открывает люк, бросает взгляд на моё зелёное лицо, подаёт руку, резко выдёргивает наверх и тут же опускает крышку. И очень вовремя, потому как через мгновение мы уже стоим по пояс в воде, и начинается вселенский потоп. Лодка зарывается всё глубже и глубже, и вот нас накрывает волной! Я едва успеваю сделать вдох, задержать дыхание и долгую минуту наблюдаю из-под воды, как где-то далеко, над головой, дрожит и кривится на небе бледное, рахитичное солнце. Как видно, и здесь жизнь – совсем не курорт, но вниз – ни за какие коврижки!
По мокрым скобам карабкаюсь на мостик, и вот уже передо мной вид, что называется, с картины Айвазовского. Или, словами другого нашего великого соотечественника – разгул свободной стихии. Поначалу я не понимаю – где нос, где корма – всё залито водой, откуда дует ветер тоже непонятно – дождь хлещет со всех сторон и завывает так, что не слышно шума работающих дизелей. Волны сначала показались мне не очень большими, но при ближайшем рассмотрении, когда, скатившись, словно на санках, на дно глубокого ущелья, и зарывшись носом по самую рубку, мы принялись выгребать на вершину, я понял, что первое впечатление было обманчивым.
Вскарабкавшись на гору, которой, казалось, не будет конца, и вновь свалившись в тёмный провал, да так, что заложило уши, мы вдруг попали в какую-то бестолковую толчею. Над нами вздымались, громоздились заснеженные вершины, снизу казавшиеся недосягаемыми Эверестами. В котловине между ними на нас накинулись и принялись терзать какие-то рваные, свирепые шавки. В бессильной ярости, брызгая пеной-слюной, они кидались на подводную лодку и пытались разорвать её на куски. Оставаясь какое-то время с этими зверьками один на один, мы шли между двумя гигантскими гребнями, угрожающе нависающими над головой. Потом ущелье начало стремительно смыкаться. Один гребень стал наползать на корму, задрал её, да так, что из воды показались молотящие посуху гребные винты. Нос при этом стал зарываться в другую волну, двигающуюся уже навстречу. Жернова сомкнулись! Ещё мгновение, и мы вновь оказываемся под водой. Солнце пропало и стало темно, как ночью. Словно в гигантской центрифуге, нас стало крутить, валять, кувыркать и через пару минут, действительно показавшихся вечностью, вышвырнуло на поверхность.
Не доводя дело до греха командир, наконец, решил погрузиться. Сыграли тревогу, разогнали всех по местам, живых и «мёртвых». На глубине пятьдесят метров ещё качало и довольно сильно. На ста метрах «мёртвые» стали оживать, а некоторые, хоть и были как зомби, но принялись за собой убираться. Шторм бушевал ещё два дня. За это время все окончательно пришли в себя, навели порядок, отмылись, отъелись и начали походить на нормальных людей. Вновь в кают-компании стал собираться весёлый круг: смеялись, стучали костяшками домино, пересказывали по десятому разу одни и те же байки и анекдоты. Один командир был чем-то озабочен. Как скоро выяснилось, шторм всё же не прошёл бесследно. Лодку хоть и не повредило, ничего не вырвало и не поломало, но отказала радиосвязь. И не было никакой возможности отправить на берег положенное по времени донесение.
Всплыли. На море штиль. Блестит до горизонта солнечная дорожка, снуют, бьются о корпус бестолковые летучие рыбки, и ничего не напоминает о недавнем разгуле стихии. Хотя, нет – то и дело на сверкающей глади появляются его немые свидетели. Вот проплывает вдоль борта покорёженный, полузатопленный морской контейнер. Явно смыло со штормующего контейнеровоза. Может, и сам он где-то поблизости покоится на дне. Старпом предлагает подойти, взять на буксир, а дома всё по-братски разделить. Но командир говорит, что это мародёрство и не даёт «добро».
Ещё несколько часов мы маневрируем, продираемся между обломками чего-то, явно останками катастрофы – разбухшие листы фанеры, пенопласт, доски, притопленные бочки… Вот проплывает мимо держащийся на воздушном пузыре в носу практически целый спасательный катер. Старпом облизывается и вопросительно глядит на командира. Катер-то уж можно было зацепить! Но командир непреклонен, и колышущееся на волнах оранжевое пятно скрывается за горизонтом.
Но вот настал момент, когда старпом не выдержал! Прямо по курсу показалась большая коробка с бело-красным всемирно известным брендом на боку. Целый ящик сигарет, да ещё каких, в то время, когда экипаж докуривает последние беломорины и шкуляет друг у друга бычки! Коробка не намокла, не притонула, стояла, слегка покачиваясь на ослепительной глади, и словно приглашала: иди, возьми меня!
Секунда и прямо с рубки старпом сиганул в воду. Сыграли тревогу «человек за бортом», вытащили баграми коробку. Старпома командир сказал оставить, пусть своим ходом домой добирается, но его всё же вытащили, впервые нарушив командирский приказ. Через десять минут в кают-компании уже делили ароматные трофеи. Было решено выдать офицерам по три, матросам – по два блока. Командир не взял себе ничего и долго ещё злился на старпома.
Между тем, продолжается наше неспешное движение домой. Ещё день прогулочным шагом, и вот, пройдя между островами архипелага Нампхо, мы уже в Восточно-Китайском море. Погода благоволит, и обстановка опять напоминает всесоюзную здравницу. Для полного счастья не хватает голодных курортниц и чтобы чуть-чуть было потеплее, но нет – курортницы в одиночестве шляются где-то на берегу, а температура воздуха катастрофически падает. Под утро на мостике уже вовсю белеет иней, и даже днём порой мёрзнут уши. Зато до дома уже рукой подать! Впереди Цусима, и вот оно – родное наше Японское море!
Отрывок из книги Юрия Крутских, «Камрань, или Последний «Фокстрот». kamranbook.ru