Вселенная
Челюскинец
Юрий ФИЛАТОВ
Это был февраль 1959 г., стало быть пятьдесят лет тому назад. Меня, студента-дипломника, направили для завершения образования и обретения инженерских корочек в Институт физики металлов Академии наук СССР. Там я попал под начало заведующего лабораторией Ибрагима Гафуровича Факидова.
Первое, что меня удивило – вместо привычного, переснятого из журнала портрета Энштейна, на стене висела фотография Отто Юльевича Шмидта. И, что было еще интереснее, на полке стеллажа стояла модель парохода. Зрение тогда у меня было хорошее, и я без труда прочитал название – «Челюскин». Встретивший меня научный сотрудник счел нужным пояснить: «Шеф бывший челюскинец. Вместе со Шмидтом мерз на льдине. Да он Вам об этом при случае сам расскажет».
Как-то один эксперимент затянулся, и мы остались в лаборатории вдвоем. Тогда я и рискнул спросить профессора об экспедиции на «Челюскине». Шеф благожелательно улыбнулся, откинулся на спинку кресла и начал свой рассказ.
Первая попытка пройти за одну навигацию из Архангельска во Владивосток в 1932 г. окончилась неудачей. Пароход «Сибиряков» даже не заходил в него.
Владивостокский траулер «Уссуриец» отбуксировал его на ремонт в Иокагаму, а оттуда он, как обычный торговый пароход, пошел домой, собирая попутный груз. Всё списали на возраст судна, на необычно тяжелые льды.
Ерунда это все. И пароход был неплохой, и пока он дрейфовал в ледяном поле, мимо спокойно проходили суда дальневосточников. Они с самого начала доказывали, что Северный морской путь надо осваивать с востока. Но Шмидт сумел убедить Сталина, и экспедиция 1933 г. началась из Мурманска.
Нам был выделен только что сошедший со стапелей пароход «Челюскин». Но капитаном вновь назначили Воронина, который дальневосточных морей не знал. Страну же уверили, что «Сибиряков» дошел до Владивостока, и задача «Челюскина» – закрепить эту победу. С тем мы и отплыли.
В успехе никто не сомневался. С нами были пассажиры. Одна дама, в интересном положении, родила, когда мы плыли Карским морем. Имя девочке выбирали недолго. Единогласно решили назвать Кариной. Во-первых, так звали древнегреческую поэтессу, во-вторых, в память о Карском море.
Пока шли до Таймыра забот не знали. В Восточно-Сибирском море пришлось лед расталкивать. А в Чукотском море он нас крепко зажал. Плавание сменилось дрейфом. Пароход таскало вместе со льдом то на север, то на юг. Но бодрости мы не теряли. Ведь с нами был сам Отто Юльевич.
Правда, иногда он нас удивлял. Как-то ночью захожу в кают-компанию, а по ней в полной парадной форме, с орденами, кажется их было два, разгуливает Отто Юльевич, и сам с собой разговаривает. Слава Богу, меня он не заметил.
В начале ноября льды подтащили пароход к самому Беринговому проливу. До чистой воды рукой подать, не больше мили. Мы же так крепко сидели во льду, что и пошевелить винтом были не в состоянии. К вечеру навалил ветер с юга, и потащило ледовое поле, и нас снова на север. Зимовка стала неизбежной.
Научная часть экспедиции этому даже обрадовалась. Появилась возможность провести наблюдения в неисследованном районе. Гидрологи установили лебедки для взятия проб, я вытащил на лед свои магнитометры. Из Москвы шли послания с заверениями о безусловной поддержке и пожеланиями благополучного дрейфа. Иными были радиограммы из Владивостока.
Капитаны, знакомые с характером восточного полярного моря предупреждали о страшной силе сжатия его льдов. Они рекомендовали заранее подготовиться к возможному переходу на лед. Советовали, все необходимые запасы сосредоточить на палубе в местах наиболее удобных для экстренной выгрузки. Особенно настаивали на создании на льду аварийных складов топлива. Дальнейшие события показали, насколько они были правы. Три месяца прошли относительно спокойно.
Команда занималась кое-каким ремонтом, научники работали с упоением. Ведь столь длительных наблюдений в этом районе Ледовитого океана еще не проводил никто. Весело встретили новый, 1934 год. Даже четырехмесячную полусонную Каринку в кают-компанию принесли. Радисты едва успевали принимать радиограммы с поздравлениями. Прошел январь, близился конец полярной ночи.
А Владивосток все слал и слал предупреждения. Полярные капитаны предлагали сократить до возможного судовые работы и увеличить состав вахт, особенно в ночное время.
Все должны были подготовить необходимые личные вещи, если нам придется срочно покидать «Челюскин». И если раньше Шмидт и Воронин от таких советов просто отмахивались, то сейчас внимательно выслушивали, обсуждали, запрашивали уточнения. Постепенно палуба парохода превратилась в громадный склад.
Ждать беды пришлось недолго. В ночь на 13 февраля началась подвижка льдов. Утро не принесло успокоение. Ледяные поля сдавливали корпус парохода все сильнее и сильнее. В 12 часов дня сталь не выдержала, и раздался треск разрываемого металла. В трюм и машинное отделение хлынула вода. Раздалась команда: «Женщинам покинуть корабль, мужчинам приступить к выгрузке аварийного запаса!»
На лед полетели ящики, тюки, коробки и бочки. Пароход быстро погружался под лед. Высоко поднялась корма, показались руль, винт, и все заволокло завесой из водяных брызг и пара. Когда она рассеялась, то на месте где только что был пароход, чернела громадная полынья.
Мы остались на громадной дрейфующей льдине. Паники не было. Во-первых, нас было много. Во-вторых, большинство были в Арктике не новички. Например, заместитель Шмидта по науке Владимир Юльевич Визе был на «Святом Фоке» в экспедиции Георгия Седова.
Сразу же занялись устройством лагеря. А учёным, чьи приборы и раньше были установлены на льдине, Отто Юльевич приказал не прерывать работу.
Как только заработала радиостанция, метеорологи сразу стали передавать в гидрометцентр данные своих наблюдений.
Гидрологи продолжали колдовать у своих лунок и лебедок, а я вернулся к своим магнитным теодолитам. К тому же в мои обязанности входило и такое приятное занятие, как наблюдение за полярными сияниями. И у четко очерченного, переливающегося фантастическими красками, огромного – во всё небо – занавеса, который через миг сворачивался в веер, я должен был зафиксировать основные формы – занавес, полосы, тип свечения, яркость и другие нyжные науке сведения.
Тем временем Москва решала, как можно вызволить нас. Вся нагрузка легла на дальневосточников. По приказу Наркомвода к Беринговому проливу срочно вышел из Владивостока ледокол «Красин». Для того, чтобы подготовить его к походу в три смены, без выходных работали Владивостокские судоремонтники.
Если бы дрейф придвинул льдину к проливу, то ледокол должен был войти во льды и забрать нас. Но это был резервный вариант. Провести нашу эвакуацию поручили базировавшимся около Владивостока авиаторам – летчикам полка имени Ленина. Отряд, направленный нам на выручку, возглавил Николай Каманин.
А на льдине шла обычная полярная жизнь. Вели наблюдения, обустраивали быт, нянчили Карину, в свободное время играли в футбол. В нашей палатке было дополнительное развлечение. Наш аэролог никак не желал просыпаться по сигналу «подъем», но наш хор из шести голосов был уже наготове, и над лагерем гремела песня из кинофильма «Встречный»: «Не спи, вставай, кудрявая». Мертвого могли разбудить.
Но главной задачей была подготовка посадочной полосы. Ее тщательно расчистил и по возможности обустроил аэродромный отряд под руководством Петра Ширшова. Намучились мы с этой полосой. Ведь летчикам предстояло вывезти 104 человека.
Ровно через два месяца после кораблекрушения нас доставили на материк самолетами каманинского отряда. Эти лётчики: М.В. Водопьянов, И.В. Доронин, Н.П. Каманин, С.А. Леваневский, А.В. Ляпидевский, В.С. Молоков, и М.Т. Слепнёв потом и стали первыми Героями Советского Союза. Конечно, и в званиях были тоже повышены. Получили в подарок по автомобилю.
И на нас свалилось бремя славы. На пароходе «Смоленск» мы прибыли во Владивосток, город, сделавший так много для нашего спасения. Как нас встречали! Кажется, всё его население вышло на причалы. Гремели оркестры, салютовали орудия. Над пароходом кружили самолеты и сбрасывали на его палубу цветы. Нас просто засыпал дождь ландышей. Потом были встречи с руководством области, рабочими, учеными. Даже мне пришлось перед студентами выступать.
Затем специальным поездом повезли в Москву. На каждой станции речи, цветы, оркестры. Ну и в завершении, торжественный проезд в автомобилях по московским улицам и встреча в Кремле. Помнится всё, как будто случилось вчера, а прошла уже четверть века.
Для Вас, Юра, это «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой».
Прошло много лет. Мне тоже за это время удалось несколько раз побывать в Арктике. Даже попасть в дрейф. Правда, не на льдине, на лодке. Подвесной мотор отказал, а весел мы не захватили, и начала наша лодочка дрейфовать по Обской губе в сторону Карского моря. На второй день рыбаки на МРСке нашли, покормили, доставили в Новый Порт.
Арктика великодушна, и иногда прощает нашу неосторожность и ошибки. Но и ее терпение не бесконечно, как впрочем и любое терпение. Жаль, что мы это начинаем понимать слишком поздно.
Юрий ФИЛАТОВ
Другие статьи номера в рубрике Вселенная:
