Политика
Пока в ремонте гильотина
Валерий КУЦЫЙ
В результате длительных раздумий ваш покорный слуга пришел к несколько неожиданному выводу, что движителем мирового прогресса являются два «л» - лень и любопытство.
Например, электричество было поставлено людям на службу лишь по одной причине: кому-то надоело затрачивать массу труда, чтобы трением добывать огонь для своего жилища. А некий любопытный член первобытного общества врезал соседу палкой по голове, дабы посмотреть, что из этого получится. Результат оказался обнадеживающим, и дальнейшие эксперименты в том же направлении привели к созданию атомной бомбы.
История знает много забавных случаев подобного рода. Некий шутник любил будить своих приятелей часа в два-три ночи и спрашивать, каково им спится. Но для этого нужно было самому просыпаться в урочное время, и тогда он изобрел будильник. Однако и это не устроило нашего остроумца. Ему лень было тащиться невесть куда ради удовольствия послушать мат разбуженного друга. Пришлось изобретать телефон.
Особенно занятной представляется мне история возникновения прессы. Придумали ее, с одной стороны, для удовлетворения любознательности граждан, которым лень выйти во двор своего дома, чтобы узнать у местных старушек новости внутренней и международной жизни, а с другой - в целях распространения среди широких масс важнейших государственных сообщений, долженствующих вызвать бурное ликование народа (например, известие о повышении пенсий на целых шесть процентов).
А вообще-то государство не обделяло прессу вниманием ни до октябрьского переворота, ни, особенно, после него. Новая власть сразу дала понять, что церемониться с проводниками чуждой идеологии она не намерена, и закрыла все оппозиционные ей газеты. Закрыла временно, как пообещал Ленин, но потом выяснилось, что навсегда. Остались только сугубо благонамеренные издания, выходившие под повседневным руководством ума, чести и совести нашей эпохи.
Для присмотра за благонамеренными был учрежден Главлит, по сравнению с которым многократно обвиненная в жестокости царская цензура не более чем кружок кройки и шитья. Основополагающим принципом Главлита было правило «лучше перебдеть, чем недобдеть».
Читая уже предельно вычищенные редакторами газетные полосы и распечатки идущих в эфир передач (а без предварительной читки не мог быть опубликован ни один материал), литовский цензор порой замирал в стойке, словно охотничий пес, вышедший на дичь.
- Вот здесь у вас указывается урожай зерновых в целом по краю, - говорил он дежурному редактору. - Это не разрешается.
Доводилось слышать и такое:
- Что значит «произошла автобусная авария с многочисленными жертвами»? Я такого разрешить не могу, придется убрать.
А если вы хотели посмотреть, как человек попеременно багровеет и бледнеет и при этом начинает заикаться, достаточно было написать: «Из воинской части, расположенной в Раздольном, дезертировал солдат».
- Эт-то чт-то -т-так-кое? - мог перейти на шепот перепуганный цензор. - Кто вам сказал, что можно раскрывать дислокацию и показывать уровень боеспособности вооруженных сил?
Сотрудники подразделения Главлита точно знали, что в Советском Союзе нет ни проституции, ни профессиональной преступности, ни коррупции, а имеют место лишь отдельные недостатки типа «если кто-то кое-где у нас порой...» В затруднительных случаях, когда толстенный перечень запрещенных сведений не давал точного ответа на вопрос, можно или нельзя, цензор звонил в соответствующий партийный комитет и получал там необходимые указания. При этом, надо заметить, что большинство журналистов моего поколения начало сеять разумное, доброе, вечное уже после того, как дал дуба отец народов, при котором тебя без вины могли загнать, куда Макар телят не гонял, а то и вовсе отправить в мир иной, как, например, поступили с выдающимся публицистом и мастером фельетона Михаилом Кольцовым. Посадить, правда, могли и в послесталинские времена, но лишь тех, кто публиковался в неподцензурных, неофициальных изданиях, нагло добиваясь, скажем, выполнения подписанных Советским Союзом Хельсинкских соглашений.
Я никогда не был диссидентом и наивно полагал, что советская власть - единственно возможная форма правления в нашей стране. Но мне претили поразительно тупые лозунги вроде «Миру мир» или «Народ и партия едины». Мне были смешны чванливые, малограмотные руководители, главной заботой которых было занять местечко получше у номенклатурного корыта.
Критика была разрешена, но дозированная, до определенного порога, переступать который запрещалось так же, как входить в гарем турецкого султана. А вот что можно было делать, так это никогда не писать материалов, противоречащих твоим нравственным принципам. Однажды, к примеру, мне поручили освещать судебный процесс, где обвиняемым был заведующий кафедрой Владивостокского мединститута профессор Борис Стрельников.
На первом же заседании я понял, что взятки, вменяемые ему в вину, были на уровне бутылки коньяка или чего-нибудь другого в том же роде. Но тогда уже из достоверных источников я знал, как ублажали у нас высоких московских гостей, какие дорогостоящие презенты увозили они из края, как наши представители, отправляясь в столицу «выбивать» фонды, отвозили в министерства и ведомства чемоданы с икрой и уссурийским бальзамом, коробки с японской видео- и аудиоаппаратурой.
На этом фоне подношения профессору за консультации и операции представлялись не заслуживающей внимания мелочью. Мне стало ясно, что Стрельников просто раздосадовал чем-то большое начальство, и краевая партийная газета должна подготовить общественное мнение к суровому приговору.
Под каким-то предлогом мне удалось отбояриться от не слишком чистоплотного задания, что, впрочем, не повлияло на исход дела. В суд послали другого журналиста, он написал материал, проникнутый благородным гневом, а профессору за сущую чепуху влепили, кажется, лет шесть или даже восемь.
Но вот грянула эпоха гласности, и тут стали выясняться любопытные подробности. Нравственность изрядной части пишущей и вещающей в эфир братии оказалась, по меткому выражению бывшего вице-губернатора Приморского края Александра Линецкого, ниже уровня канализации. Слишком уж многие свободу слова, добытую для них другими, готовы продать за хорошую цену.
Когда я писал эти заметки, поступило сообщение: наш экс-губернатор, а ныне председатель Госкомрыболовства Евгений Наздратенко временно отстранен от занимаемой должности. Это серьезная ошибка. Не то ошибка, что отстранен, а то, что временно. Впрочем, по другому телеканалу та же информация была передана без слова «временно». И еще назвали любопытную цифру - 37 уголовных дел, возбужденных прокуратурой за последнее время по рыбной отрасли.
Ничего не скажешь, прогресс, достигнутый в рыболовстве под руководством горняка Наздратенко, достаточно заметен. Особенно по части распределения квот, когда деньги сами липнут к рукам. Не могу поручиться за точность своего диагноза, но мне кажется, что уж если сверхснисходительный Михаил Касьянов не выдержал, то наш суперпатриот всех там достал поисками врагов и неумением толково выполнять порученную работу.
Одновременно возникает вопрос: какие чувства сейчас испытывают столичные телевизионные светила Андрей Караулов и Михаил Леонтьев, которые из штанов выпрыгивали, до небес превознося Евгения Ивановича и с пеной у рта клеймя его противников? Не ощущает ли некоторой неловкости приморский медиа-магнат Валерий Бакшин, связанный, как мне представляется, с Наздратенко узами взаимной заинтересованности?
На всякий случай хочу расшифровать понятие «совесть» - это когда и наедине с собой поступаешь так, как если бы на тебя смотрел весь мир, а не наоборот, когда совершаешь нечто такое, от чего должно быть стыдно, даже если об этом никто не узнает. Согласившись с предложенной формулировкой, нетрудно дать оценку и нравственным устоям большого отряда приморских журналистов, не за страх, а за деньги обслуживающих местного цицерона - владивостокского градоначальника Юрия Копылова. Но о них как-нибудь в другой раз. А сейчас вот о чем.
Долгожданная гласность принесла с собой некоторые побочные эффекты. С отменой цензуры на независимые СМИ обрушился судебно-прокурорский произвол.
Наша правоохранительная система, не способная справиться с бандитизмом и коррупцией, весьма успешно разбирается с неугодными начальству печатной и электронной прессой.
Можно приводить десятки примеров - как удовлетворяются поистине смехотворные иски по защите чести, достоинства и деловой репутации; как добивают НТВ, лучший в недавнем прошлом канал отечественного телевидения; как судебные приставы конфискуют тиражи «Арсеньевских вестей»; как главного редактора «АВ» сажают в «бомжатник» за то, что газета привела без изъятий «образцы» красноречия некоторых начальственных особ.
Это же парадокс: Государственная дума еще не приняла в последнем чтении закон о языке, еще идут споры о правомерности использования ненормативной лексики, а в Приморском крае уже всё решено - за матерные слова надо сажать в кутузку.
И не за свои, а за чужие, приведенные в осуждение чиновников, которые их произносили. Причем когда выражение известного рода публично употребляет мэр Владивостока, это ему сходит с рук, и, на мой взгляд, потому, что от него правоохранители могут поиметь какую-то пользу, а какая польза от газеты, тем более оппозиционной? И краевой суд, не краснея, оставляет абсолютно не основанное на законе решение районного суда без изменений, и ни прокурор края Валерий Василенко, ни председатель крайсуда Виктор Ражев не приносят протест в порядке надзора. По моему глубокому убеждению, это была расправа чистейшей воды.
К чему я обо всем этом говорю? Чтобы убедить коллег спрятать совесть в карман и послушно прогибаться под изменчивый мир? Отнюдь. Идея этих заметок другая. Да, сегодня мы пользуемся некоторыми конституционными свободами, но дальнейшее падение уровня жизни народа может обернуться большой бедой - реставрацией строя, в основе которого лежит насилие. И тогда...
Мы знаем, чем обернулись провозглашенные Великой французской революцией свобода, равенство и братство - гениальным в своей простоте изобретением доктора Гильотена, которое намного облегчило нелегкую работу ленивых палачей.
Бесшумно скользящий нож гильотины лишил голов не только тысячи аристократов, но и многих отцов революции - Дантона, Робеспьера и других, в том числе известного журналиста Камиля Демулена. Представляю себе, как встречал очередного клиента парижский палач с философским складом ума Шарль Генрих Сансон:
- Здравствуйте, гражданин Демулен! Не правда ли, прекрасная погода сегодня? Рад встрече, приятно, что и о вас вспомнили. Я же говорил: революция бывает рассеянной, но никогда не бывает забывчивой.
Мне очень понравилась услышанная однажды песенка, хочу привести пару куплетов из нее:
Какая дивная картина!
Давай, дружок, не промолчим,
Пока в ремонте гильотина,
Пока в тавернах и трактирах
Сидят без дела палачи.
Громите подлость и рутину,
Ищите гневные слова,
Пока накрытая холстиной
Еще в ремонте гильотина,
Пока на месте голова.
Вот, собственно, о чем я и хотел сказать. Гильотина не уничтожена, она в ремонте, и есть немало людей, желающих пустить ее в ход. Об этом нельзя молчать, об этом надо помнить, чтобы однажды не оказаться во власти «сильной руки», которая одним представляется в виде сапог с усами, другим - марширующими колоннами со свастикой на рукавах черных рубашек.
Валерий КУЦЫЙ.
P.S. Кроме того, я считаю, что Бакшин должен быть изгнан из Государственной телерадиокомпании.
Рисунок О. Полушина.
Другие статьи номера в рубрике Политика:
